Сергей Самаров - Двенадцать раундов войны

— Предатель? — спросил кто-то из строя. — Среди нас?

— Едва ли, хотя исключить подобное нельзя. Но скорее имам Габисов дал какие-то данные отряду, идущему из Сирии, там кто-то попал в плен и раскололся. А «волкодавы» по следу ходят не хуже ищеек.

Джабраил помолчал, прогулявшись перед строем и рассматривая своих моджахедов, словно прощаясь с ними.

— Что будем делать? — спросил он наконец. — Меня интересует общее мнение… Может, есть желающие сдаться? Я выпущу любого. Я не насильно вас сюда привел и насильно удерживать никого не буду. Есть такие?

Строй молчал. Никто не проявил желание сложить оружие.

— Так что делать будем?

— Драться.

— Драться до конца.

— У нас всего одна бойница. И та тесная. Это даже не бойница, а наблюдательный пункт. Там из автомата прицелиться невозможно.

— Значит, и в нас через ту бойницу не попадут.

Именно эти соображения сам себе высказывал Джабраил, когда обдумывал строительство бункера. Он не собирался делать бункер оборонительным сооружением.

— Это тоже правильно. Пусть нас ищут. Найдут, пусть попробуют войти. Войдут, пусть попробуют пройти по коридору, который легко простреливается. Но мы здесь заперты. И не имеем возможности уйти.

— А пусть попробуют взять нас измором, — сказал Ваха, вдумчивый и медлительный парень, неуклюжий и медленно соображающий. Зато если говорил что-то, то говорил правильно. — До конца весны мы продержимся. А вот они — не знаю…

— Ваха дело говорит, — поддержали в строю.

— Дело, — согласился Мовлади, земляк амира, живший с ним на одной улице. — Только у спецназа связь с внешним миром есть. Одни ждать устанут, другие их сменят. А нас менять некому. Мы как в клетке.

— У нас нет другого выхода, — согласился с Вахой амир Уматгиреев.

— Ладно. Если драться, значит, драться, — с каким-то равнодушием выразил согласие Мовлади. — Я бы предпочел выйти наружу и там драться. Но там нас быстро перебьют. Их больше. Остается сидеть здесь.

— Посмотрим, как будет обстоять дело, — решил амир, о чем-то о своем мысля. — Может быть, и наружу выйти удастся. Может быть, даже необходимость в этом возникнет. Посмотрим…

Со стороны входа послышался взрыв, заставивший всех, включая задумчивого амира Уматгиреева, вздрогнуть. С потолка посыпалась пыль.

— К оружию! — прозвучала команда.

Дверь в бункер была крепкая, двойная, сваренная из прочного толстого металла и засыпанная изнутри песком. Такую сложно взорвать. Такую можно только вместе с железобетоном, в который она вмурована, выломать. Кроме того, дверь сварена со стеновой арматурой. Для этого сюда специально приносили на носилках сварочный генератор, работающий на солярке. Но взрывают, говорят, даже танки, которые из одной брони сделаны, даже без бетона. А уж бетонные стены могут запросто раскрошить несколько взрывов. Вопрос состоял только в том, есть ли у преследователей с собой взрывчатка. Отправляясь в дорогу, спецназовцы не могли предположить, что им придется преследовать джамаат Джабраила. И могли не взять взрывчатку. Но спецназ умеет удивлять. Даже тем, что так быстро нашли вход в бункер, они уже удивили амира. Он рассчитывал, что дело может растянуться до утра. Но Калужный и его бойцы, видимо, промокли так же, как и моджахеды джамаата. И не хотели понапрасну мерзнуть в мокрой одежде — стремились закончить дело как можно быстрее.

— Занять позицию у прохода. К двери никому не приближаться. Я пойду на наблюдательный пункт. Гляну, что там происходит. Кто у нас хорошо видит в темноте?

— Я, пожалуй, — сказал Мовлади.

— Пойдем со мной…

Когда звон в ушах от близкого взрыва прошел, подполковник Калужный наклонился, снова взял бандита за руку, потянул и перевернул. Зрелище развороченного взрывом живота было не из приятных, но подполковник посмотрел в лицо. Оно было искажено гримасой даже не боли, а недоумения. Видимо, бандит умер, находясь без сознания после резкого удара в челюсть, нанесенного жесткой железякой. Иначе в выражении лица были бы и боль, и испуг.

— Какой молодой. И что ему не жилось… — посетовал Юрий Михайлович.

— Ему жилось. Только он хотел жить лучше, чем заслужил. Мне так кажется, товарищ подполковник, — сказал командир отделения, младший сержант контрактной службы.

— Гойтемир!

Имам тут же оказался рядом.

— Много молодежи в банде Джабраила?

— Там только одна молодежь. Самый возрастной был Мовсар. Вы его недавно застрелили. Остались мальчишки, которые смотрят в рот амиру. Он их герой.

— Значит, все поведут себя как этот? — Он кивнул в сторону распростертого и растерзанного гранатой тела.

— Я думаю, да. Их жалеть нечего. Они на компромиссы не идут и к ним не готовы.

— А мы к компромиссам готовы? — Подполковник спросил не имама, а старшего лейтенанта Березкина. Но тот посмотрел на имама.

— Смотря с кем. И смотря что считать компромиссом, товарищ подполковник.

— Гойтемир, что ты считаешь компромиссом? К каким компромиссам эти мальчишки не готовы? Объясни нам, малограмотным, свою мысль.

— Кто захотел компромисса, тот сложил оружие.

— Это — не компромисс. Это сдача в плен. Если сдается человек, чьи руки, предположим, по локоть в крови, его все равно будут судить. Разве это компромисс — поменять бункер в горах на камеру в тюрьме? Если, конечно, сдается заблудший, это другой вопрос.

— В джамаате Уматгиреева заблудших нет, — категорично ответил Габисов. — И надеяться, что они сдадутся, не следует.

— Это точно?

— Абсолютно.

— Ладно. А кто нам вход в бункер покажет? Парнишка сам себя взорвал и даже нас от взрыва своим телом спас. Теперь и показать некому. Разве что кто-то продемонстрирует компромисс и сам пожелает нам помочь, чтобы ему потом это зачлось…

— Я покажу, — сразу согласился имам и тут же двинулся к устью ущелья, но наткнулся грудью на два автоматных ствола. Охраняющие Габисова солдаты не получали приказа пропустить его и на добрую волю Гойтемира не надеялись.

— Пропустите. Мы за ним идем, — распорядился Березкин.

Имам потер пальцами ушибленные стволами ребра, с ненавистью, смешанной со страхом, посмотрел на своих охранников и пошел. Сразу за ним двинулись командир взвода с двумя пулеметчиками, потом подполковник Калужный, а дальше весь взвод, который, войдя в ущелье, перестроился из трех колонн в веер.

В принципе, помощь Габисова и не слишком была нужна. Снег шел по-прежнему, и с прежней невысокой интенсивностью. И следы только что подорвавшегося бандита еще не успело занести. И командир взвода с пулеметчиками отодвинули имама в сторону, сами вышли вперед. Найти вход в бункер было несложно. Для этого требовалось протиснуться между двух невысоких скал в расщелину, где снега не было совсем, но там можно было уже свободно подсветить себе лучом тактического фонаря. Дверь нашлась в широком месте расщелины. Она тоже была облеплена камнями, посаженными на цементный раствор, рассмотреть который не составляло труда. Березкин знаком отослал из расщелины своих пулеметчиков, вытащил две гранаты и начал сооружать взрывное устройство. Сам он вышел спустя минуту, держа в руках бечевку, посмотрел на комбата, словно спрашивая разрешения. Калужный кивнул, соглашаясь, и старший лейтенант даже не дернул, а упруго потянул за бечевку. Взрыв в небольшом, по сути дела, замкнутом пространстве расщелины ухнул чрезвычайно громко, но быстро вырвался вверх, поскольку крышу над расщелиной амир соорудить не додумался. Выждав несколько секунд, старший лейтенант с подполковником двинулись в расщелину. Камни, которыми была обложена дверь, свалились с металла целым пластом. Металл внешней обшивки был пробит в нескольких местах осколками, и через пробоины высыпался песок.