Андрей Поповский - Третий раунд

С началом перестройки, во всей разваливающейся на глазах империи в криминал табунами пошли образованные и физически развитые молодые парни, поддавшиеся психологии большого хапка. Получить все и сразу стало навязчивой идеей для многих вчера еще вполне благопристойных молодых парней — бывших комсомольцев, активистов, отличников боевой и физической подготовки. Разочаровавшись в социалистической идеологии, они потеряли и нравственные ориентиры, а жажда денег и власти оказалась сильнее морального кодекса строителя коммунизма. Как правило, уважаемые «блатные» на воле избегали деятельности, связанной с физическим насилием. Они совершали мошенничества, кражи, угоны и прочие преступления, не связанные с причинением вреда здоровью терпилы. Убийцы и грабители в воровской среде обычно особым авторитетом не пользовались и зачастую использовались только в качестве «торпед» для решения силовых вопросов. Новая бандитская волна, захлестнувшая всю страну, наоборот, сделала ставку на насилие и рэкет. Зачем шарить по карманам в трамваях и обносить квартиры, когда можно облагать данью магазины и рынки? Зачем выдумывать сложные мошеннические комбинации, когда можно брать под контроль целые коммерческие банки, или, проведя своих людей в органы власти, гигантской пиявкой присосаться к госбюджету. Новые криминальные лидеры, с одной стороны, сделали криминальный промысел своей профессией, а с другой стороны, не признавали воровских законов. Старое противостояние «бандитов» и «воров» обрело новый смысл, потому что новая преступная волна, в своей основной части, была именно бандитской. В новых жизненных реалиях, на воле бандиты стали одерживать верх. Они не были связаны никакими условностями и ограничениями, могли запросто общаться с продажными чиновниками и милиционерами, обеспечивая себе мощное прикрытие со стороны власти. Они очень часто прибегали к прямому физическому уничтожению конкурентов, если переговоры заходили в тупик. И самое главное, они получили в свои руки большие финансовые ресурсы, которые открывали им намного более широкие возможности, чем у традиционной преступности. Воры, конечно же, тоже стали приспосабливаться к новой реальности, меняя сложившиеся за десятилетия стереотипы, но делали они это гораздо медленнее, чем новое зубастое поколение криминальных авторитетов.

Но уж где воры могли дать фору бандитам, так это в местах заключения. Образовавшаяся за семь десятков лет советской власти система взаимоотношений между заключенными в местах лишения свободы была выстроена именно ворами и заточена под них. С началом перестройки, в тюрьмы и исправительно-трудовые учреждения стали массово попадать бандиты новой волны. В основном это были рядовые «быки», «отмазывать» которых от их весьма немалых сроков никто и не собирался. Бригадирам легче было набрать новую «пехоту», благо желающих пополнить ряды бандитских бригад было хоть отбавляй. Каким бы ни был авторитетным у себя в бригаде бандит, попадая на зону, что рано или поздно случается почти с каждым вставшим на криминальную дорожку, он оставался в одиночестве. Любой одиночка, даже самый дерзкий и сильный — это ничто перед организацией. В системе управления исполнения наказаний, воры сумели создать именно свою организацию со всеми ее атрибутами: идеологией, четкой иерархией, отлаженной системой связи и весьма существенными денежными ресурсами, в так называемых «воровских общаках». Авторитета воровской организации добавляла великолепно отлаженная ворами система исполнения наказаний. В какое бы место ни забросила судьба приговоренного этой организацией, вслед за ним дойдет малява с «постановой» на этого человека, и на новом месте обязательно найдутся желающие привести приговор в исполнение. Как правило, исполнители воровских приговоров — «торпеды», которые идут на это ради поднятия своего авторитета среди заключенных, но бывают случаи, когда приговор исполняет обычный зэк, проигравшийся в карты или по другой причене попавший «в обязалово перед обществом».

Многие бандиты новой волны, даже приняв воровские законы, не могли по идеологическим причинам занять достойное место в воровской иерархии. Почти все они когда-то были пионерами и комсомольцами, служили в армии и состояли в различных общественных организациях, что, по старым воровским понятиям, закрывало им дорогу в самые верхи черной масти. Осознавая свою уязвимость в местах лишения свободы, бандиты стали также объединяться, но эти объединения носили локальный характер, и зачастую они объединялись для того, чтобы подавлять остальных заключенных. Причем, делали они это не так тонко и почти незаметно, как блатные, а грубо, часто прибегая к физическому насилию, что соответственно порождало ответную ненависть основной массы арестантов. Где-то бандитам и «спортсменам», зачастую в связке с администрацией, удавалось подвинуть блатных, в других местах они получали бешеный отпор, но, в любом случае, новое время властно заявляло о себе повсюду.

Большинству арестантов, несмотря на длинные срока отсидки, так и не приходится ни встретиться, ни тем более пообщаться ни с настоящим вором законником, ни даже с положенцем. Очень уж их мало в общей массе обычных зэков, и слишком уж на разных иерархических ступеньках они находятся. А пообщаться с такими людьми стоило бы, прежде всего потому, что в воровскую элиту, в отличие от государственно-номенклатурной, случайные люди не попадают. Слишком уж жесткие правила выживания в этом мире, и те, кто достиг подобных высот, как бы общество к ним не относилось, являются людьми весьма незаурядными. Положенец Серега Мастер, с которым Егора свела судьба в камере ИВС, был ярким представителем именно воровской элиты и поборником старых традиций и понятий.

— Как вы думаете, пацаны, кому выгоден беспредел, творящийся в некоторых Домах и хатах? — горячо и убежденно говорил он внимательно слушавшим его Вовану и Егору.

— Только мусорам! Чем больше срача будет между зэками, тем больше слабые духом будут искать утешения у кума и стучать на своих. Чем больше в хате обиженных и опущенных, тем шире поле деятельности для тюремных оперов. Тогда они смогут проводить в домах свои комбинации, и с помощью своих козлов прессовать честных арестантов. Беспредельно петушить провинившихся — тоже мусорская задумка.

— Так что, получается, что опускание даже за конкретный косяк, это не по понятиям? — удивился Вован.

— Да по каким там понятиям, — устало махнул рукой Серега.

— Запомни, нет такого наказания — членом. Силой петушнуть арестанта — это беспредел, а за этот беспредел нужно конкретно спрашивать и с виновников, и с тех кто промолчал, когда такое паскудство творилось у него на глазах. Есть пидары по жизни, и для честного арестанта с ними общаться западло, но силой делать человека пидаром — это тоже западло. Можно перевести его в шерсть, или загнать под шконку, можно спросить с него как с гада или посадить на перо, можно, в конце концов, уболтать подставить свое фуфло под член, и такой вариант вполне прокатывает, но силой делать пидаром — это беспредел. На самом деле, весь этот тюремный мир — он подлый и прогнивший насквозь, нет в нем никакой романтики и нет никаких причин любить такую жизнь, но с другой стороны — это наш Дом, и здесь нужно всеми силами пытаться быть человеком. Большинство попавших сюда обладает куриными мозгами и душой шакалов. Подумайте сами, за что они садятся? За сдуру украденный ящик водки, за зарезанного в пьяной драке кента, с которым буквально час назад он ещё обнимался как с родным братом, или за спизженую из машины паршивую магнитолу? И таких ведь большинство! Если бы не было четких и жестоких наказаний для упоровших косяки и для беспредельщиков, то все бы тут перегрызли друг другу глотки, и наверху был бы самый сильный и беспредельный. А разве это справедливо? Именно для того, чтобы этого не было, и существуют наши воровские понятия, которые справедливо регулируют нашу арестантскую жизнь.