Лев Дворецкий - Безоружна и очень опасна

Виктор Макарович был в ударе. Перед лучами телевизионных юпитеров он буквально захлебывался от собственного красноречия. Я и не подозревала в нем такого таланта. Говорил аргументированно, оперируя фактами, цифрами. Картина, которую он раскрывал, потрясала своей изощренной и вместе с тем наглой простотой. Это был расчет на американскую доверчивость и порядочность, на то, что вряд ли полиция догадывается, что в самом центре известной и авторитетной фирмы может раскинуть свое гнездышко наркомафия. До такого, пожалуй, только русские мафиози и могли додуматься. Виктор Макарович, по-моему, шел ва-банк. Он оказался не так прост, как мне казалось. Понимаю, ему терять нечего, а своим откровением он может заслужить прощение Фемиды. Но вот как отнесутся к этому его друзья по несчастью, страшно подумать.

— Все, — остановил его Генрих, заметив в дверях полковника, который давно уже подавал Генриху знаки, мол, пора кончать. — Остальное потом, в личных интервью и беседах.

Виктор Макарович замолчал, повернулся и подошел ко мне. В глазах его застыла такая тоска, хоть плачь.

— Что с вами? — не удержалась я.

— Ты понимаешь, чего это стоит? — спросил он.

— Да немало, миллиончиков на двадцать, — ответила я не задумываясь.

Виктор Макарович поморщился.

— Во-первых, если ты имеешь в виду товар, то здесь по самым малым подсчетам миллионов на сто, и не рублей, а долларов, — поправил он меня. — Ну а во-вторых, я говорю о своем выступлении, цены ему вообще нет. Думаю, что теперь возьмут не только Багрова и его команду, но и перекроют каналы, по которым шло сырье. А главное, полностью будет реабилитирована фирма, где все мы работали и пользовались ее мировой славой. Ее шеф Чарльз Венс только и успевал отбиваться от обвинений в адрес фирмы, ведь медицинские товары с наркотиками шли под ее маркой. Теперь он вздохнет свободно. — Виктор Макарович усмехнулся. — Надеюсь, он не забудет выплатить мне гонорар. А теперь я пойду.

— Куда же вы? Подождите. Сейчас поедем ко мне, обсудим, как быть дальше, — попыталась я его остановить. Но Виктор Макарович только махнул рукой.

— Вы меня не видели, я вас — тоже. Хочу пройтись, все обдумать, возможно, и зайду к тебе вечерком.

И ушел. Никто и не заметил. Вниманием всех завладел полковник, который в самых ярких красках расписывал свою собственную и доблесть, проявленную при проведении операции. Слушать его было стыдно, и я настояла, чтобы Генрих со своими людьми во избежание инцидентов потихоньку смотался отсюда. Что и было бесшумно сделано. Я последовала за ними.

Виктор Макарович не пришел. Он улетел Штаты первым же рейсом. Это была еще одна, пожалуй, самая трагическая его ошибка. Он недооценил Багрова. Пахан, являющийся одним из главарей русской мафии в США, раньше других узнал о случившемся и скрылся. Он установил дежурство своих людей в аэропорту, и когда Виктор Макарович прибыл, его «встретили».

Труп нашли на следующий день. Рядом лежал чемодан, в котором, кроме прочих вещей, нашли дневник, который убийцы, вероятно, не заметили. В нем Виктор Макарович день за днем записывал свои злоключения с момента приезда в США и до последнего прилета из России в Сан-Франциско. В заключительной записи в самолете он подвел итог своей жизни, предчувствуя скорую расплату, считал, что совершил много недостойных поступков и самый подлый — разрушил Надину семью. Умолял его простить.

Об этом рассказал мне отец по телефону из Сан-Франциско. И еще сказал, что он и мама с нетерпением ждут моего приезда.

В Сан-Франциско прилетели ночью. Из-за непогоды задержались на полпути в промежуточном аэропорту. Пройдя необходимые формальности, я очутился в огромном здании аэровокзала. И хотя в кармане у меня лежали деньги и адрес дома, куда я мог ехать, я чувствовал себя ужасно неуютно от мысли, что оказался один в чужом, незнакомом городе, без родных и друзей, с запасом в несколько английских слов. Правда, и в Москве у меня, кроме дочери, близких никого не осталось. Но там каждый камень — родной. А здесь сразу стало как-то одиноко и тоскливо.

И вдруг слышу:

— Андрей!

Этот голос я узнал бы из тысячи других. Все еще не веря, я медленно повернулся. Да, это была Надя. Мне показалось, что она ничуть не изменилась, только немного похудела. Ее глаза застилали слезы. В руках она держала букет красных гвоздик.

— Здравствуй, Андрюша, — голос ее дрогнул, она побледнела и пошатнулась.

Я подхватил ее, и мы неожиданно прильнули друг к другу.

— Прости, прости меня, мой родной, — шептала Надя, осыпая мое лицо поцелуями, — все это время я не переставала думать о тебе, очень скучала.

Я молча гладил ее по голове и не мог вымолвить ни слова, спазмы душили меня.

— Ну все, а то сейчас разревусь. — Надя слегка отстранилась и взяла меня под руку. — Поехали, дома обо всем переговорим.

Мы вышли на площадь. Она была буквально забита машинами всех марок мира. Надя подвела меня к шикарному «форду».

— Это моя машина, — скромно сказала она, открыла мне дверцу и сама села за руль. Когда двинулись, Надя предупредила: — Давай договоримся, Андрей. Ничему не удивляйся: ни машине, ни дому, ни здешнему уровню жизни. Здесь все иначе, чем в России: иное качество, иное измерение. У нас это обычный быт, и ты скоро к нему привыкнешь.

— Ладно, постараюсь ничему не удивляться, — пообещал я.

Но одно дело обещать, а другое выполнить. Попробуй не удивись, когда ты вдруг словно на другой планете очутился, и перед тобой наяву чудеса, которые ты мог лишь представить в своем воображении, по фильмам, книгам, рассказам очевидцев. Этот жизненный контраст я ощутил особенно остро еще и потому, что попал сюда, можно сказать, прямо с корабля на бал, то есть из ада советской тюрьмы в ухоженную и сытую Америку. И ведь так и сидел бы за решеткой, если бы не Ия. Никогда бы не подумал, что дочь организует мой побег. Себя я ни в чем не упрекаю, бежал не от правосудия, так как не совершал ничего противоправного. Наоборот, пытался предотвратить преступление. Оказалось, не по плечу задача. Меня легко устранили, как, наверное, и многих других смельчаков-одиночек, пытавшихся бороться со злом. Вот и стал я на родине изгоем. Выбора у меня не было: погибать в тюрьме или воспользоваться единственным шансом. Без колебаний я выбрал свободу. Какие тут, к черту, принципы. Жизнь-то одна.

Но Надя, видно, неспроста просила меня беречь нервы и спокойно воспринимать Америку, так как самый главный сюрприз ждал меня впереди.

Мы приехали почти под утро. Вилла показалась мне просто сказочным дворцом. На другой день у меня было время основательно осмотреть двухэтажный коттедж, окруженный кипарисами, с бассейном рядом с домом, с двумя гаражами. В самом доме восемь комнат. Сразу по приезде Надя предложила мне самому выбрать себе комнату. Я сказал, что здесь для меня любая — роскошь. Тогда Надя повела меня на второй этаж и показала, где я буду жить.