Андрей Таманцев - Точка возврата

Ровно в восемь утра капитан Сосенко стучал в дверь бывшего уголовника Черепкова. Пан Моцар придумал прекрасный повод для неожиданного визита эсбэушного майора к отставному уголовнику. Генерал Комиссаров уже начал обзвон всех известных ему (все были известны) уголовников города. Высшему эшелону остатков мафии звонил сам, мелким сошкам звонили соответствующие чины. Преступному элементу вежливо предлагалось покинуть город сроком на две недели. Пока вежливо. До сих пор предложение СБУ воспринималось нормально. Бунтом не пахло.

Конечно, Черепков не был действующим вором, но багаж послевоенных лет, породивший не утихшие до сих пор в городе легенды, позволял обратиться к старику с подобным деловым предложением. «Сколько вы не досидели, пан Черепков? Целых восемь лет?! Ах, как вам повезло! Всего две недели вы проводите как можно дальше отсюда, и ваше дело снова отправляется пылиться в архив. Спрашиваете, куда вам податься на целых две недели? Трудный вопрос. Поищите ответ сами. Может быть, две недели где-нибудь в лесу все же будут для вас предпочтительнее, чем восемь лет на нарах? В вашем-то возрасте?»

Сосенко, правда, не надеялся обнаружить за дверью самого Черепкова. Он рассчитывал, что ему откроет сам «объект», Дед. Сосенко непринужденно сделает вид, что принимает Деда за старого урку. Сейчас важно было обнаружить Деда и приставить к нему надежное наблюдение, осуществленное молодыми, а потому резвыми сотрудниками областного СБУ.

За рассохшейся дверью стояла гробовая тишина. Даже часы не тикали. Сосенко постучал еще. Мертво. Он взялся за ручку и оттянул дверь от замка в сторону петель. Рассохшаяся обвязка немного, но сжалась, язычок выскользнул из паза, дверь открылась. Квартира была пуста. Было видно, что хозяин покинул ее пару дней назад. Часы отработали свой завод и встали. Там, где должна была лежать пыль, она лежала. В воздухе висел кислый запах дивана, пропитанного потом пьющего человека. Тухлым несло из невынесенного мусорного ведра. Старый разведчик снова оказался хитрее молодого контрразведчика.

Коньяк он больше нюхал, чем пил. Темная, тускло искрящаяся жидкость, как ей и положено, колыхалась на дне объемистого коньячного бокала. Терпкие пары будоражили мозг, редкие, раз в полчаса, глотки не давали мысли запутаться. Зато кофе выпивался залпом сразу после того, как свежеприготовленный напиток остывал настолько, чтоб не обжигать горло при потреблении маленькой чашечки одним злым, нервным глотком. Впрочем, на столе стояли только три чашечки, почти до половины заполненные успевшей слипнуться в вязкую массу гущей. Кофе он пил раз в час, но только наивысшей крепости. В пепельнице с неприятной живописностью скорчилась пригоршня недокуренных сигарет. Но ни одна из них не была прикончена и до половины. Первые затяжки холодного еще дыма, втянутые из свежеприкурепной сигареты, слегка оживляли ум, но как только сигарета становилась короче, а дым теплее, что-то немного мутило мысль, и он гасил окурок, немилосердно комкая его, уничтожая, делая непригодным для докуривания.

За окном светлело, кончалась и без того короткая июньская ночь. Николай Иванович впервые за сегодня докурил сигарету до конца, поболтав во рту, допил коньяк, встал с кресла, прошелся по комнате. Глаза его светились хитрецой. Он снял с кресла подушку-думочку, бросил ее на диван, поднял с пола уроненный еще в начале ночи плед, собрался прилечь. Помешал ему телефонный звонок. Дед насторожился. Кто бы это мог звонить Черепкову в такое время? Он подошел к аппарату и остановился в нерешительности. Телефон, отзвонив с минуту, затих. Николай Иванович снова поместился в старое, битое молью кресло, придвинул аппарат, вынул из пачки сигарету, но курить не стал. Просто мял ее ловкими пальцами, ждал, когда телефон зазвонит снова, и действительно, через четверть часа телефон вновь ожил. Дед выбросил из рук уже опустевшую сигаретную бумажку, смахнул с брюк высыпавшийся табак и ответил:

— Да, слушаю.

— Коля, это я, Иван.

— Да, понял. Слушаю.

— Коля, уходи срочно. Ко мне в палату подселили сегодня типа. Он все о тебе расспрашивал. Я ему все рассказал, как есть, все равно он до всего и так догадался. Так я, чтобы подозрений не навлечь, сам понимаешь... В любом случае тебя у меня искать будут. Он сейчас спит, только пьяный, трезвый — не пойму. Пили мы с ним как следует, только, кажется, не берет его. Он вроде какую-то дрянь жрал под каждую рюмку. Я вышел, как будто мне худо стало, а сам на пост и к телефону. Второй раз звоню. Ты спал?

— Нет.

— Я так и думал, что с первого раза не возьмешь. Так вот, я ему, конечно, не сказал, что ключ тебе оставил, но это, сам понимаешь, они раскусят. Так что сматывайся. Времени у тебя немного. Я сейчас в палату вернусь, лягу, мне придется притвориться, что уснул, что сморило, дескать, старика. Он, понятно, тут же вскочит и своим звонить. Если у него там толковые бойцы, то через тридцать минут жди гостей. Все понял, капитан?

— Все. Спасибо, Ваня.

— Тебе ли меня благодарить? — недовольно буркнул Черепков и, не дожидаясь ответной реплики, положил трубку.

Теперь Николай Иванович жалел, что допил коньяк и докурил сигарету. Полтора-два часа сна почти полностью восстановили бы силы его израненного тела. Но сон отменялся. Приходилось срочно бежать. Куда? Пока над этим он не задумывался. Для начала нужно было сбить противника со следа,, заморочить голову. Три минуты старик думал и тридцать работал. На исходе тридцать четвертой минуты, истекшей после сигнального звонка Черепкова, по безлюдному в этот ранний час рабочему кварталу старческой, но твердой походкой прочь от самого дряхлого дома в районе удалялся разведчик Николай Иванович Соколов, по-прежнему не считавший себя человеком в отставке.

Через два часа после Сосенко в квартире побывали еще трое. Сам пан Моцар, его друг и однокашник пан Степан и третий, кривошеий человек с взглядом мутных глаз, устремленным то ли в потолок, то ли внутрь страшных бездн своей души. Это был лучший в восточных странах эксперт-криминалист британской службы «ди-фо». В руках у страшного коротышки находился портфель с аппаратурой.

Было достоверно установлено, что объект «Дед» покинул свое убежище не более чем за час до прибытия туда капитана Сосенко. Покинул, совершенно очевидно, навсегда. Потому что он напрочь уничтожил все видимые следы своего пребывания. Даже догадался покрыть засаленной скатертью стол, с которого стер пыль. Причем стало ясно, что старик заранее был готов к отходу из этого логова. Он не заводил часов и не выносил мусора, предпочитая ночевать под вонь затухающих пищевых отходов. Выдали Деда оставленные им невидимые следы, как то: микроскопические крошки сигаретного табака, тогда как Черепков курил только папиросы; пары коньяка, тогда как Черепков пил только водку; наконец, отпечатки пальцев Деда.