Евгений Сухов - Казначей общака

Видно, Настя тоже ощущала возникшую между ними неловкость, и оттого ее голос прозвучал слишком громко, как будто она хотела подбодрить себя.

Ее невинный вопрос, неожиданно для самого Святого, вызвал в его душе гамму чувств. Он слабо улыбнулся, как если бы самыми большими неприятностями сегодняшнего дня для него стала испачканная одежда.

– Детка, у меня такое впечатление, что ты от меня чего-то скрываешь.

– С чего ты взял?

– Ты принимаешь меня за младенца в люльке. Я не вчера родился и кое-что понял в этом мире. Что ты от меня скрываешь?

Настя всплеснула руками. Подобный жест выглядел как негодование, но Святой видел, что за ним пряталась растерянность:

– Ну о чем ты говоришь!

– Девочка, я не из тех людей, что выкручивают женщинам руки. Будь благоразумной, расскажи все, как есть.

– О чем ты говоришь! – на этот раз в ее словах прозвучало отчаяние.

– Ты у меня спросила тогда, как я оказался на дороге? Теперь я хочу спросить тебя о том же. Ну?!

– Мне нечего тебе сказать!

– Наша встреча произошла не случайно?

– Это все неправда!

– Неприятности посыпались на меня как из рога изобилия после того, как я познакомился с тобой. А дважды меня чуть не убили после того, как я позвонил тебе. Тебе не кажется это странным, моя радость?

Губы Насти плотно сомкнулись, красивый гладкий лобик разделила неприятная морщина.

– Ну это уж слишком! – порывисто поднялась девушка.

Крепкая рука Святого ухватила ее за самое запястье.

– Присядь, моя девочка, наш разговор только начался. – Голос Герасима был мягким, но мягкость эта была такая, от соприкосновения с которой крошится даже железо.

– Пусти! Ты мне делаешь больно!

Настя присела. Теперь она была совсем рядом, их бедра соприкасались. Вот только не было жаркого дыхания, как прежде.

Святой положил ей руку на плечи. Но это было не объятие – приласкал, словно в тисках сжал.

– А теперь тебе полегчало? – участливо поинтересовался Герасим, заглядывая Насте в лицо.

– Ты невозможен, – выдохнула она. Ноздри ее широко раздулись. Пожалуй, такой рассерженной он видел ее впервые.

– А теперь ответь мне откровенно, что ты от меня скрываешь? И что это за мужчина, который вышел из нашего подъезда несколько минут назад?

Глаза Насти вспыхнули веселым огоньком:

– Высокий, слегка сутулый, монах?

– Предположим, – сдержанно кивнул Святой.

Настя расхохоталась. Громко, нервно, запрокинув голову. Наконец, отсмеявшись и вытерев глаза, она сказала:

– Так это же мой отец!

– Что?! Как же монах может быть твоим отцом?

– Но не всегда же он был монахом, когда-то он был и мирским человеком. А в монахи ушел после того, как умерла моя мама. Ну признайся, ведь ты же меня приревновал! Скажи правду, приревновал же. – Глаза девушки слегка сузились и задорно блестели. Она стала напоминать хитренькую лисичку, забравшуюся в курятник. – Я так и знала.

Рука Святого ослабела, теперь это уже был не капкан, обыкновенная ласка любящего мужчины.

– Ты извини… я тут наговорил чего-то… Наверное, я не прав. Не так надо было, – протянул Герасим смущенно. – Значит, это твой отец?

– Конечно. Мы встречаемся с ним каждый месяц. А в тот раз я поехала как раз к нему в монастырь. Но вот видишь, как получилось, пришлось с тобой убегать. Потом уже связалась с ним, он сюда приезжает.

– Он из какого монастыря?

Святой старался спрятать враждебность как можно глубже, но холодный голос выдавал его с головой.

– Из Преображенского… тот, что рядом с нами.

– Ах, вот как…

– Ревнуешь, ревнуешь! – захлопала в ладоши Настя. – Неужели ты думаешь, что он не скучает по родной дочери!

– Видно, я обознался…

Господи, что делают с нами эти женщины. Каких-то несколько минут назад Герасим готов был отхлестать Настю по щекам, подавить в ней всякую волю и позорно, разложив на полу, грубо овладеть. Но сейчас готов был просить прощение за то, что в голову пришли такие дурацкие мысли. Действительно, с ума недолго сойти…

Святой обхватил Настю обеими руками: нежно, робко, а потом его рука скользнула ниже. Остановилась ненадолго, только для того, чтобы дать девушке набраться решимости. Ее ноги слегка раздвинулись ровно настолько, чтобы он мог просунуть ладонь. Святой провел ладонью между ее ног и почувствовал, как тело Насти слегка прогнулось от его прикосновения. Легкий, едва различимый стон, рот полуоткрыт. Он проник под шелковые трусики, и они тотчас коснулись гостеприимной ложбинки.

Настя ждала его, это он понял по ее прерывистому горячему дыханию. Ее ноги раздвинулись еще шире, приглашая Святого.

Теперь трусики мешали. Герасим рванул за резинку, и она неожиданно легко лопнула.

– Это очень дорогие трусики…

– Я куплю тебе лучше.

Путь к наслаждению был открыт.

Билл оказался прав, когда указал Святому именно «Навруз». Стоило только показать официанту фотографию, приложив к ней купюру немалого достоинства, как тот мгновенно вспомнил странного старика. Разумеется, старик заходил сюда не в монашеском одеянии, а в самом что ни на есть цивильном костюме. Причем золота на его теле было такое количество, какое не встретить даже у самого закоренелого металлиста. Несмотря на его ветхость, девки липли к нему, как пчелы на мед. Как поговаривали, он умел щедро платить за удовольствие, хотя порой силы у него хватало только на то, чтобы поковырять пальчиком в промежности, после чего он отпускал девицу с миром. И лишь когда он был в ударе, то непременно устраивал приватный танец. Приглашал девицу в снятую квартиру, раздевался догола и заставлял ее прыгать на себе. Подобная пляска продолжалась минут пять, не больше, потом он неожиданно затихал, умиротворенный, и, щедро расплатившись с девицей, выпроваживал ее за порог.

Среди проституток гуляло стойкое мнение, что старик бессильный, и только пара из них утверждали, что дядька вел себя с ними лихо, как жеребец в пору своей половой зрелости.

Все, что Герасим услышал здесь о Якове, никак не вязалось с обликом ревностного священнослужителя, и ему приходилось вытаскивать фотографию, чтобы убедиться в том, что они говорят об одном и том же человеке.

Как оказалось, отец Яков побывал во многих злачных заведениях. Каким-то невероятным образом ему удалось проникнуть даже в закрытое увеселительное заведение, где собиралась самая изысканная публика, состоящая из банкиров, крупных коммерсантов, депутатов и одного члена правительства.

Особое недоумение у Святого вызвало еще одно обстоятельство: очевидцы рассказывали, что бравый старик общался с блатными на их языке, как будто бы только вчера откинулся с зоны. Причем раскидывал пальцы так умело, словно его спину подпирали двадцать лет отсидки.