Алистер Маклин - «Ураган» с острова Наварон

Они сошлись и осторожно затанцевали по кругу. Рейнольдс ни разу не бился на ножах и понимал, что шансов у него практически нет: разве не говорил Нойфельд, что Дрошни — лучший на Балканах боец. Судя по повадкам — так оно и есть, подумал Рейнольдс, и у него пересохло во рту.

В тридцати ярдах от них Мария, ослабевшая от боли, ползла, волоча раненную ногу, туда, где ее настигла пуля и где, как она полагала, остался автомат. Марии казалось, что она очень долго ищет, на самом же деле, не прошло и десяти секунд, как «шмайссер» оказался у нее в руках. Мучительно болела рана, подступала тошнота, но Мария заставила себя сесть и прижала приклад к плечу. Но тут же опустила автомат. В таком состоянии, смутно подумала Мария, она могла бы промахнуться и попасть не в Дрошни, а в Рейнольдса. Более того, она могла убить Рейнольдса, не причинив Дрошни никакого вреда: они сцепились, перехватив своей левой рукой правую руку противника, вооруженную ножом.

Темные глаза девушки, в которых недавно сквозили боль и страх, теперь выражали отчаяние. Как и Рейнолъдсу, Марии была известна репутация Дрошни, но, в отличие от сержанта, ей доводилось видеть, как Дрошни убивал этим кинжалом, и она прекрасно знала, какое смертоносное сочетание представляли собой этот человек и этот кинжал. Волк и ягненок, подумалось ей, волк и ягненок. Когда он убьет Рейнольдса — в голове у девушки поплыло, мысли путались — когда он убьет Рейнольдса, тогда я убью его. Но сначала должен умереть Рейнольдс, потому что помочь ему нельзя.

Вдруг отчаяние в ее темных глазах сменилось слабо забрезжившей надеждой, ибо она интуитивно почувствовала, что если рядом Андреа, надежда всегда остается.

«Рядом» — пока было явной натяжкой. Андреа очнулся, приподнялся на ослабевших руках и, мотая львиной головой, чтобы прийти в себя, непонимающим взглядом уставился на бурлящий, пенистый поток внизу. Продолжая мотать головой, Андреа с трудом встал на ноги. Несмотря на мучительную боль, Мария улыбнулась.

Медленно, но неотвратимо великан-четник сумел отвести руку Рейнольдса и приставил острие кинжала к горлу противника. Блестевшее от пота лицо Рейнольдса исказилось от отчаяния. Он понял, что роковая развязка близка. Дрошни резко вывернул ему руку, чуть не сломав ее, и сержант, вскрикнув от боли, разжал пальцы и выронил нож. Безжалостно выламывая руку, Дрошни вынудил Рейнольдса опуститься на колени и освободившейся левой рукой нанес ему сокрушительный удар. Рейнолъдс рухнул, как подкошенный, ловя ртом воздух.

Дрошни снова по-волчьи улыбнулся. Он понимал, что надо спешить, но хотел растянуть удовольствие и исполнить задуманное так, как желал: неторопливо, смакуя каждую мелочь, испытывая при этом то изощренное сладострастие, которое всегда ощущал в такие минуты. Он даже с какой-то неохотой переменил положение ладони на рукоятке кинжала, чтобы вонзить его в Рейнольдса, и стал медленно заносить лезвие над головой. Улыбка Дрошни становилась все более зловещей, но внезапно исчезла. Он почувствовал, что кто-то выхватил у него из-за пояса один из ножей. Дрошни мгновенно обернулся. Лицо Андреа напоминало каменную маску.

Улыбка вновь скользнула по губам четника.

— Боги снизошли до меня, — сказал он негромко и почти ласково. — Сбылась моя мечта. Вам лучше умереть именно таким способом. Это научит вас, дружище…Рассчитывая застать Андреа врасплох, Дрошни, не закончив фразы, бросился на него с быстротой дикого зверя.

Однако улыбка сошла с лица Дрошни, как только он почувствовал, что его правое запястье, словно тисками, сжато рукой Андреа.

Разыгралась сцена, повторившая начало предыдущей схватки, когда противники стояли сцепившись. Андреа и Дрошни застыли как вкопанные, один с невозмутимо-бесстрастным лицом, другой — привычно осклабившись. Но это была уже не улыбка, а гримаса ненависти и бессильного гнева. Дрошни впервые почувствовал, что не имеет никакого преимущества. На сей раз противник превосходил его.

Мария, забывшая про боль, и Рейнольдс, немного отдышавшийся, затаив дыхание следили за тем, как рука Андреа миллиметр за миллиметром поворачивала запястье Дрошни, отводя лезвие от себя. Пальцы четника медленно разжимались, лицо побагровело, на лбу и на шее вздулись жилы. Вложив последние силы, он попытался вырваться из мертвой хватки Андреа. Почувствовав это, Андреа резким движением освободил правую руку и, описав ею дугу, сильнейшим ударом вонзил нож по самую рукоятку. Лезвие вошло под грудину. Несколько секунд великан—четник стоял не шевелясь, бессмысленно улыбаясь, а когда Андреа отступил, оставив нож в ране, Дрошни медленно перевалился через край обрыва. Сержант-четник, вцепившийся в обломки мостика, с ужасом проводил глазами падавшего вниз головой Дрошни, из груди которого торчала рукоятка ножа. Труп рухнул в бурлящий поток и тут же исчез из виду. Рейнольдс с трудом поднялся и, улыбнувшись сказал:

— Кажется, я сильно ошибался насчет вас. Спасибо, полковник Ставрос.

Андреа пожал плечами.

— Услуга за услугу, мой мальчик. Кажется, я тоже ошибался насчет вас. — Он посмотрел на часы. — Два часа! Два часа! Где все?

— О Боже, чуть не забыл. Мария ранена. Гроувз и Петар па лестпице. Не уверен, но думаю, дела Гроувза плохи.

— Им может понадобиться помощь. Немедленно идите к ним. Я позабочусь о девушке.

На южной стороне моста через Неретву генерал Циммерманн, расположившись в командной машине, наблюдал за секундной стрелкой, приближавшейся к цифре «12».

«Два часа», — произнес Циммерманн будничным голосом и резко взмахнул рукой. Раздался пронзительный свист, и сразу же взревели двигатели, залязгали гусеницы. Головная колонна первой танковой дивизии двинулась по мосту.

— Маурер и Шмидт! Маурер и Шмидт! — Капитан, ответственный за охрану дамбы, выбежал из сторожевой будки, лихорадочно поискал глазами солдат и схватил за плечо сержанта.

— Где Маурер и Шмидт? Видел их кто-нибудь? Никто не видел? Включите прожектор.

Петар, прижимавший потерявшего сознание Гроувза к лестнице, услышал звуки речи, но не разобрал слов. Поддерживая Гроувза под мышки, Петар сомкнул руки на внутренней стороне лестницы. В таком положении он мог удерживать Гроувза достаточно долго. Однако посеревшее лицо Петара, искаженное и залитое потом, красноречиво свидетельствовало об испытываемых им мучениях.

Мэллори и Миллер также услышали резкие выкрики команд, но, как и Петар, не сумели разобрать слов. Мэллори мельком подумал, что ничего хорошего они не сулят, но тут же отогнал эту мысль — его внимание было занято другими, более важными делами. Разведчики достигли противоторпедной сети. Мэллори одной рукой взялся за трос, тянувшийся под поверхностью воды, другой — достал нож, но Миллер вскрикнул и схватил его на руку.