Олег Алякринский - Я — вор в законе: Общак

— Хорош! Ай хорош! — Она цокнула языком. — Силный малчик. — Дайэн вскочила с кровати и, подхватив свой стакан с джином, направилась в ванную. — Я сечас!

Пока она отсутствовала, Алексей Васильевич разобрал кровать, задернул шторы и прилег в нетерпеливом ожидании чернокожей шлюхи. Через пару минут она вернулась, отпивая на ходу из стакана. Поставив стакан на тумбочку у кровати, Дайэн рухнула на него сверху и стала не спеша елозить плоским животом по его голому паху, старательно касаясь раскаленной от похоти каски его часового. От этих нежных прикосновений спецпредставитель генерала Урусова чуть не кончил прямо ей в пупок, но сдержался, вдруг вспомнив об очевидном средстве предосторожности. Весь кайф был сломан. Он вывернулся из-под Дайэн и досадливо выкрикнул:

— А кондом?

— О, кондом! Умны русский малчик! — довольно заметила негритянка. Она опустила руку к красной туфельке, пошарила там, и вдруг в ее пальцах появился розовый целлофановый квадратик. Дайэн ловко разорвала его и выудила тонкое латексное колечко. — Ре-зинька! — победно объявила она и, тренированным жестом насадив колечко на должное место, быстро размотала презерватив по всей длине члена, точно надела кукольные колготки на пластиковую ножку Барби.

Кортиков удовлетворенно откинулся на подушку и прикрыл глаза. По всему его телу побежали приятные струйки вожделения. Дайэн что-то там проделывала с ним, что-то невероятно приятное, что-то мучительно-болезненно приятное. Она тискала его пальцами, зубами, губами, языком, и даже сквозь резиновую перепонку он ощущал всю полноту сладостного удовольствия. Ему вдруг вспомнилось, как он в восемьдесят седьмом году отдыхал на Пицунде, в пансионате, и как он там закружил голову одной замужней телке из Кременчуга, которая отдыхала там с подругой, и как он повел ее вечерком в сосновую рощу и завалил ее под куст, а она отбивалась от него, но он держал ее крепко и все-таки стянул с нее дурацкое кримпленовое платье в цветочек, а потом и розовые ажурные трусы, а она принялась отбиваться еще сильнее, чем только распалила его еще больше, и он мощно врубился в нее, а она застонала, заплакала, вцепилась ему в шею ногтями, а он пахал и пахал ее, пока не кончил, а потом встал, но она так и осталась лежать на усыпанной сосновыми иглами земле и плакала, вздрагивая всем телом…

Эта плакать не станет. Эта скорее его самого заставит расплакаться. Дайэн продолжала массировать ему член. И вдруг, когда горячая волна подступила к самому последнему рубежу и уже была готова вырваться наружу, на волю, — негритянка вдруг вскочила с него и присела на край кровати. Ее шоколадное тело было покрыто мелкими слезинками пота.

— Ты че, подруга? — разочарованно протянул Кортиков, привстав. — Че остановилась? Еще маленько — и…

Она усмехнулась и взяла с тумбочки один стакан, а второй протянула ему:

— Пей, малчик. Пей. Сечас будет приятно. Пей.

Он приник губами к краю стакана и в два глотка осушил его. Негритянка отпила из своего чуть-чуть, поставила на тумбочку и снова оседлала подполковника. Теперь она осторожно ввела его орезиненный ствол в себя и стала медленно приподнимать и опускать таз. В нем вновь поднялась волна похоти, захлестнула снизу, обняла ляжки, кольнула бедра, и он понял, что еще несколько мгновений — и могучая волна вырвется наружу сладостным взрывом…

И в этот момент на глаза ему словно упала плотная пелена, в ушах зашумело, комната заплескалась из стороны в сторону, сидящая на нем верхом негритянка размазалась по потолку — и он рухнул во мрак…

Когда Алексей Васильевич снова раскрыл глаза и осмотрелся, Дайэн в номере уже не было, и вообще за окном было светло, значит, он проспал всю ночь. Он лежал на кровати, голый, потный, на тумбочке стояли два стакана — один пустой, из которого он пил, а другой почти нетронутый. Вдруг его внимание привлекла щербинка на ободке этого стакана. Он вспомнил, что такая щербинка была на том стакане, из которого он вначале отпил джин. Теперь же выходило, что девка ему подсунула совсем другой стакан — тот, с которым она уходила в ванную… Ебена мать! Так она ему что-то туда сыпанула!.. Кортикову стало не по себе. В душу закралось страшное подозрение. Он, едва не взвыв от досады и ярости, ринулся к спрятанной в стенном шкафу сумке и переворошил ее содержимое. Рубашки. Смена белья, носки, кроссовки, тренировочный костюм «Адидас», длинный пластиковый мешок на молнии, где он хранил выходной синий костюм, — все на месте. Но целлофанового пакета с двадцатью пятью штуками баксов, которые ему вручил Урусов в Москве, не было. Пакет с деньгами исчез! Остальная часть денег была у Левкина и Артема Свиблова.

Он тихо застонал, обхватив лоб вспотевшей ладонью. Вот так наколка! Вот ведь киданула черномазая блядь! Клофелином опоила, как обычная ресторанная кидала командировочного мудозвона… Алексей Васильевич бросился к двери, выбежал в коридор и забарабанил кулаком в дверь соседнего номера, где поселился Никита Левкин.

Дверь тут же распахнулась, и на пороге появился бледный как смерть Никита, держа в руке свои скомканные брюки и скомканную в руках сотенную купюру баксов. Столкнувшись лицом к лицу со старшим группы, он только и смог выдавить:

— Деньги…

— Что? — Кортиков сразу понял: троица черномазых проституток сработала синхронно..

— Меня эта девка чем-то опоила и бабки спиздила. Все, что было у меня, — все две тысячи пятьсот баксов, — пробубнил Никита.

— Все две с половиной штуки? — печально усмехнувшись, повторил Кортиков. Он не сомневался, что та же участь постигла и Артема Свиблова. Подойдя к его двери, Алексей Васильевич стукнул разок. Здоровяк Артем вылетел в коридор со свирепой рожей и, как только увидел их обоих, сразу сник.

— И у тебя поперли бабки? — без тени укоризны спросил Кортиков.

Тот виновато кивнул, одергивая незастегнутую рубашку.

— Ну и что предлагаете делать? — печально поинтересовался Алексей Васильевич.

— Как что? — взорвался Никита. — Пошли немедленно в этот блядюшник, наведем там шороху! Найдем этих русалок, кишки им повыпускаем!

— Как же, повыпускаешь ты… — вздохнул Кортиков. — Они те на голубом глазу скажут, что ни хрена не знают. Не видели, не слышали, а если будешь катить на них бочку — вызовут местных ментов и заявят, что ты с ней потрахался, а гонорар зажилил. И тебя еще в каталажку сволокут. — Он помолчал, понимая, что хотя бы для очистки совести надо сходить туда разобраться…

И в этот момент из его номера послышалось настойчивое верещание сотового телефона, который он оставил на столике перед зеркалом. Звонить на этот сотовый мог Алексею Васильевичу только один человек — генерал-полковник Урусов. Но вот уж с кем ему сейчас меньше всего хотелось беседовать, так это с ним… Полковник Кортиков рысцой вернулся к себе в номер и в нарушение данных ему Урусовым инструкций запихнул визжащий мобильник под подушку, выбежал из номера и повернул ключ в замке…