Егор Овчаренков - Последний бросок на запад

— Да? — недоверчиво переспросил Кавьель. — Предложение очень заманчивое, но опасное… Ладно, черт с тобой! — решился он. И, чтобы не посвящать переводчика во все подробности, сказал так: — С одним условием. То, что надо мне, я хочу получить сегодня. То, что надо тебе, ты получишь только завтра. Точнее, в ночь с завтра на послезавтра.

— Подходит! — обрадовался Вадим. — А когда мы поедем?

— Сейчас и поедем.

— Сейчас?!

— А почему нет? Или ты уже на попятную?

— Да что ты…

Заветную сумку с деньгами Чернышев нашел быстро. Не зря же он так старательно ее прятал и запоминал место!

Вот она, такая большая… И вовсе не тяжелая!

Вадим дернул замок молнии, засунул туда руку, Нащупал плотные пачки… Аж на душе полегчало… Все-таки как старательно ни прячь, а риск, что кто-то случайно наткнется, все равно остается.

Вынул из нее три упаковки пятидесяток, засунул их в карман и пошел назад, в сторону двух огней — фар автомобиля, где сидел в тревожном ожидании лейтенант Кавьель.

«А может быть, смыться прямо сейчас? — промелькнула у Чернышева мысль. — И денег отдавать не надо… Нет! Если найдут, тогда точно убьют…»

Пройдя еще два шага, Вадим остановился, задумался. Потом опять открыл сумку и, оглядевшись по сторонам, стал лихорадочно доставать из нее деньги и засовывать их куда только можно — четыре пачки уместились в кармане куртки, четыре — в карманах брюк, три положил в трусы. Усмехнулся — надежное место… Остались еще две… Их он завернул в тряпку, которая лежала в сумке.

— Поехали, — сказал он Кавьелю, хлопая дверцей машины.

Француз вопросительно посмотрел на пленника и спросил на интернациональном английском:

— Yes?

— Ес, ес, — гордо ответил Вадим, развязывая тряпку. — Двадцать тысяч! Пятнадцать тысяч тебе, как договаривались…

Кавьель дрожащими руками схватил стопку денег. Так много наличных в руках у него никогда в жизни не было. Начал пересчитывать, слюнявя кончики пальцев. Сто пятьдесят сотенных купюр. Пятнадцать тысяч долларов! И опять перевел на франки — семьдесят пять тысяч, даже немного больше…

— Поехали! — повторил Чернышев. — Не надо, чтобы нас кто-нибудь здесь заметил… Кстати, можно, я за руль сяду? Никогда джип не водил.

И он потянулся к месту водителя.

— Yes, — махнул рукой Кавьель, не выпуская из рук деньги и пялясь на них, словно все еще не веря, что они — его собственность.

Всю дорогу ехали молча. Чернышев, довольный заключенной сделкой, тщательно следил за дорогой; а Кавьель, видимо, мечтал о том, как он потратит это нежданно-негаданно свалившееся на него состояние.

Проезжая Зелену-Яму, Вадим во второй раз с интересом рассматривал город: высокие современные дома с до сих пор выбитыми стеклами, хотя война прошла по нему давно, закопченными стенами, пробоинами от снарядов. Один дом стоял почти целый, но в средней его части провалились перекрытия всех этажей.

Оборванные провода, на которых повисли целлофановые пакеты и прочий мусор. Но по большей части жизнь здесь брала свое. Все потихоньку восстанавливалось. Хорваты прочно держали город в своих руках.

— Только переночевать тебе придется опять в подвале, — сказал Кавьель, когда они подъехали и в который раз вызвали переводчика.

— Черт! Ты знаешь, какой там диван? У меня до сих пор задница болит, чуть калекой не остался…

— Извини, друг, но — ничего не поделаешь… Найдем для тебя матрас, перекантуешься ночь… — хорват не понимал, о чем идет речь, и старательно переводил. — А вечерком мы с тобой посидим, это дело отметим, — Кавьель щелкнул пальцем по подбородку. — А я, может быть, для тебя машину достану и бензина побольше. А то сам знаешь, топлива здесь нигде не возьмешь…

— Куда меня отправят?

— Куда хочешь, друг! С такими деньгами, как у нас с тобой, — куда хочешь, — сказал француз открытым текстом и, взглянув на хорвата, тут же понял, какую ошибку он допустил…

Злата подошла к большому зеркалу, кокетливо посмотрелась в него, приподняла подол ночной рубашки чуть выше колена, вытянула ножку…

— Сними ее совсем, — попросил Емельянов, который следил за девушкой, лежа на большой двуспальной кровати.

— Зачем? — спросила Злата, не опуская подола.

— Хочу еще раз на тебя полюбоваться!

Она скинула рубашку, погрозив ему пальчиком. Но тут же подбежала к кровати и очутилась в объятиях возлюбленного. Она страстно отвечала на его пылкие поцелуи…

Тетка Златы, приютившая их в своем доме в Зелена-Яме, так и не поняла, что у племянницы произошло с мужем. Та только сказала, что давно Мирослава не видела, что он подло с ней поступил и что теперь она осталась без крова и бежит подальше от войны…

Этого объяснения было вполне достаточно — от войны бежали многие. Тетку, конечно, немного удивило, что Злата объявилась в компании русского наемника без документов и денег и в крайне потрепанном виде, но Злата рассказала, что над ней пытались надругаться несколько четников и именно Емельянов заступился за нее, спас ей жизнь.

— Ну что, — спросил Дима, когда они, обессилев, лежали на широкой кровати, тесно прижавшись друг к другу. — Вечером продолжим наше путешествие?

— Да, нужно идти… Только так не хочется… Мне так хорошо здесь, с тобой.

— В Италии нам будет еще лучше!

— Да, — мечтательно повторила девушка. — В Италии нам будет еще лучше… Если только удастся до нее добраться. Боюсь, что того, чем нас ссудила тетка, не хватит.

— Что-нибудь придумаем, — многозначительно сказал рейнджер.

— Ты действительно… — начала было Злата и тут же запнулась, однако Дима прекрасно понял, что именно она хочет спросить: «Ты действительно меня любишь?..»

Он улыбнулся.

— Конечно!

— Правда?

— Ну да…

— Пойми, — вздохнула девушка, — у меня теперь в жизни никого больше не осталось — только ты. Мне не на кого больше опереться, не на кого больше рассчитывать…

— Рассчитывай на меня, — очень серьезно сказал Емельянов.

— Правда?

— Конечно!

И, поцеловав Дмитрия в небритую щеку, Злата поднялась, чтобы начать собираться.

Чернышев проснулся от скрипа дверных петель.

— Который час? — спросил он у вошедшего солдата.

Негр поставил на стол поднос с кофейником и чашкой и вопросительно посмотрел на Вадима.

— Который час? — Чернышев постучал пальцем по запястью.

Солдат поднес часы к его глазам — была половина седьмого вечера.

И молча, явно неодобрительно относясь к тем обязанностям, которые ему приходится выполнять, вышел из комнаты, загремев ключом в замке.

— О, черт! — выругался Чернышев. — Еще столько времени ждать!

И перевернувшись на другой бок, снова заснул.

В следующий раз его сон нарушил сам Кавьель вместе со все тем же переводчиком.