Юлиан Бардин - Империя страха

Он понял, что дальнейшие разговоры бессмысленны, поэтому выпрямился и, прежде чем покинуть квартиру, грустно произнес:

— Да что там… мы же друзья, а между друзьями какие счеты?..

Такова уж сегодня выпала незавидная роль горемычной двери — выпускать тех, кому надо было бы или просто хотелось остаться.

Раздался металлический щелчок захлопнувшегося замка, и только сейчас Ольга ощутила настоящее, грустное одиночество.

Порывисто поднявшись, она бросилась в спальню и упала на кровать, уткнувшись лицом в мягкую подушку. Девушка плакала молча, не издавая ни единого звука, ощущая солоноватый привкус на губах.

Но псу, который все это время был заперт в комнате, и не нужны были никакие звуки — он понимал все своим огромным собачьим сердцем, принявшись лизать свесившуюся с постели ладонь хозяйки мокрым шершавым языком.

— Ну что, куда едем? — спросил Иваныч приятеля, когда они вышли со двора.

— Не знаю, — честно признался Антон. — Неплохо было бы выпить. У меня еще остались кое-какие деньги, может, зайдем в какой-нибудь кабак и нажремся до поросячьего визга?

— Хорошая идея, — согласился Чижов, но внес определенные коррективы: — Только лучше давай поедем ко мне на дачу, чем искать на свои задницы приключений, шляясь по кабакам.

Лямзин, не сказав ни слова в ответ, направился к светящейся галерее ночных киосков, извлекая на ходу тонкую пачку изрядно потрепанных купюр.

Им потребовалось около часа, чтобы добраться до дачи Чижова.

Одиноко стоящий дом по-прежнему выглядел унылым, темным и безлюдным. Дверь была распахнута настежь, качаясь и поскрипывая на холодном ветру.

Зайдя в прихожую, Ваня включил свет и несколько отрешенным взглядом уставился на разбитое окно.

— Значит, здесь все и начиналось, — больше утверждаясь в своих словах, чем спрашивая, протянул майор.

— Угу, — промычал каскадер и, принеся из спальни полосатое верблюжье одеяло, принялся занавешивать зияющее окно.

Антон уселся за круглый, местами облупившийся столик и вытряхнул на него содержимое пластикового пакета. Литровая бутылка «Абсолюта» покатилась по крышке, рискуя свалиться на пол, но Лямзин без труда перехватил ее и привел в устойчивое, вертикальное положение.

— Холодно у тебя, — бесцветным голосом произнес майор, когда к нему присоединился хозяин дома.

— Сейчас растоплю печку, — охотно отозвался Чижов и поднялся, чтобы выполнить свое обещание.

Но Антон остановил товарища:

— Брось, обойдемся… Давай лучше тару.

Пройдя на кухню, Иваныч извлек из старенького покосившегося буфета граненые стаканы и поставил их на круглый столик.

— Почему три? — удивился Антон, но тут же все понял и потупил глаза: — Хотя да, все правильно…

Издав глухой хлопок, открылась блестящая пробка, и прозрачная жидкость забулькала в наклоненном горлышке пузатой бутылки.

Поднеся наполненный до краев стакан к губам, майор сказал:

— Не будем чокаться…

— Почему? — искренне удивился Ваня и, легонько стукнув граненым сосудом по одиноко стоящему в сторонке собрату, на котором лежал аккуратно отрезанный ломтик белого хлеба, добавил: — Глупые предрассудки. Будь здоров, Юрик.

Антон не последовал примеру друга. Лишь грустно посмотрев на третью посудину, он залпом осушил собственный стакан до дна.

На какое-то время в комнате воцарилась угрюмая тишина, и было слышно, как в печной трубе завывает пронзительный ветер и шуршит под окном облетевшая листва.

Спустя час бутылка наполовину опустела, а мужчины почувствовали страшную усталость и безмерное опустошение.

— Пойдем спать, — предложил Иваныч, поднимаясь из-за стола.

— Что-то мне не хочется, — вяло отозвался Лямзин и тут же добавил: — Ты иди, а я еще посижу.

Чижов не стал уговаривать приятеля, оставив его один на один с собственными мыслями. Пройдя в спальню, Ваня, не раздеваясь, завалился на кровать и уже через несколько секунд забылся глубоким сном.

Проснулся Иваныч от нестерпимо-яркого света, который слепил даже сквозь плотно прикрытые веки.

Открыв глаза, он недовольно поморщился, загораживаясь ладонью от настойчивого солнечного луча, и улыбнулся. Улыбка получилась искренней и наивной, как у не обремененного заботами младенца.

Но тут же Чижов вспомнил события минувших дней — бессмысленные смерти, самой глупой из которых была гибель Гвоздика, — и его веселость как ветром сдуло.

Рядом на кровати похрапывал Антон, завернувшись в старую, местами вылинявшую шубу, которую, наверное, носил еще дед каскадера. Лежа на боку, майор подставил солнечным лучам широкую спину, а на его лице застыла жуткая гримаса отчаяния и боли.

Ване показалось, что Лямзин не дышит. Раньше, до всего произошедшего, он бы даже не обратил на это внимание, но теперь к его сердцу подкралось неприятное предположение, и он энергично затряс товарища.

Не меняя позы, Антон медленно открыл глаза и уставился на приятеля ничего не выражающим взглядом, как будто впервые в жизни видел перед собой этого человека.

— Ты чего? — так же отрешенно спросил майор.

— Ничего, — выдохнул Иваныч, устыдившись своего неожиданного страха, — ничего, — повторил он и добавил: — Спи, просто померещилось что-то.

Антон приподнялся на локтях и поморщился, приложив ко лбу ладонь:

— Голова трещит, сил нет. Может, у тебя есть какое-нибудь лекарство? — скрипучим голосом поинтересовался он.

Встав с постели и потянувшись до хруста в костях, Чижов иронично произнес:

— Если ты все не выпил, то лекарство найдется.

Пока Иваныч умывался у ржавого крана ржавой же водой — водопровод был единственным достижением цивилизации, которая коснулась этого уголка Подмосковья, — Лямзин, кряхтя и отдуваясь, как старая паровая машина, вышел на ветхое крылечко и подставил лицо ярким лучам прощального осеннего солнца.

Причудливые зайчики играли на золоченых куполах стоящей неподалеку церквушки, и майор невольно залюбовался живописным зрелищем.

Блуждающая улыбка растянула его тонкие губы, а в глазах появился озорной блеск. Заложив руки за голову, майор принялся энергично поворачиваться из стороны в сторону — его корпус вертелся вокруг талии, как глобус вращается на неподвижном металлическом стержне.

И вдруг Антон застыл, так и не успев вернуться в исходное положение, повернувшись вполоборота к стоящей в отдалении церкви.

— Иваныч! — не своим голосом закричал майор, — Иваныч, скорей сюда!

Чижов, услышав крик товарища, бросил в раковину кусок хозяйственного мыла и как был без рубашки, в одних помятых и перепачканных брюках выскочил на крыльцо.

— Ты чего вопишь, как будто тебя режут, — несколько раздраженно проворчал он, — что, нельзя было подождать пару минут?..