Юрий Рогоза - Америкен бой

Что к ней в гости боятся ходить подруги с тех пор, как одна из них, случайно заглянув в холодильник, обнаружила на средней прлке между сметаной и яйцами пистолет.

Что зарплата у него маленькая.

В рестораны он ее не водит.

Уходит рано, а приходит поздно.

В гости к нему заходят личности, которые потом снятся ей в кошмарах.

Курит безобразные сигареты, от которых у нее скоро будет астма, астма!..

Девушка отчего-то испытывала страсть к мужским перчаткам. Скорее всего, размышлял Железяка, в этом был глубоко спрятанный Фрейд. Тем более, что сам он к перчаткам относился холодно и никогда, даже в стужу не носил, предпочитая уютную теплоту карманов, в которых, кстати, отлично помещался табельный «Макаров».

Девушка же с завидным упрямством покупала и дарила ему перчатки, которые Железяка, не привыкнув носить, с тем же завидным упрямством на второй день терял. Причем, как на зло не сразу пару, а по одной. Еще пару дней он мог продержаться с половиной пары, надевая единственную при выходе из дома и предполагая, что вторая как-то сама собой подразумевается. Но потом терялась и оставшаяся.

После небольшого скандала Железяка снова получал в подарок пару перчаток и даже в какой-то момент начал подозревать любовницу в том, что кто-то из ее знакомых по случаю подмахнул где-то партию, а теперь раздаривает. Впрочем, в оперативных сводках про перчатки не было ни слова, и Железяка стал относить эту странную страсть к перчаткам к прихотливым формам милого, тихого и безопасного для окружающих сумасшествия.

Потеря пятой пары и стала причиной ухода. По опыту Железяка знал, что все равно будет брошен, но к девушке отчасти привязался и пытался продлить агонию, ссылаясь на то, что ему практически ежедневно приходится вызывать кого-нибудь на дуэль и десять человек уже пали…

Шутка не удалась, девушка хлопнула дверью и была такова.

А Железяка некоторое время пытался вяло осмыслить свою жизнь, и по всему выходило, что в чем-то перчатофилка права. По ресторанам он не ходил, зарабатывал немного, несколько пистолетов у него действительно были разложены в разных неожиданных углах квартиры, письменный стол оборудован дробовиком, а в гости к нему могли заглянуть только подопечные.

То есть по преимуществу люди неприятные, не способствующие непринужденному веселью. И при всем том у него как-то не возникало ощущения, что жизнь не задалась. Скорее напротив, чем больше он работал, тем больше чувствовал свою необходимость, потому что узнавал все больше, с каждым годом работал все эффективнее. И навлекал на себя все больше начальственных

выволочек.

Оглядываясь назад, он, конечно, не мог не отметить, что методы его за время практической работы сильно изменились. Он уже не сильно задумывался, когда приходилось применять оружие. Перестал выполнять некоторые формальные правила, тица предуцреждаюцда криков и предупреждающих выстрелов. Человека, который давал ему информацию, мог потихоньку «отмазать», выпустить. И таких уже по городу было немало. Жаль только, что мелкая сошка. Но по отношению к «настоящим» Железяка был принципиален и в торги никогда не вступал.

Просто за время работы само понятие Уголовного Кодекса несколько деформировалось в его голове в некий кодекс самого Железяки. Скорее всего гораздо более справедливый, но, честно говоря, совершенно незаконный.

До поры до времени ему это сходило с рук.

Вот и этим поздним вечером, пока в отделении оперативники, усиленные ОМОНом ждали, когда поедут на задержание, Железяка еще бродил по промзоне. Он еще сам не знал адреса, по которому следовало бы ехать, и — очередной неписаный закон — не сообщил бы его никому, кроме шофера, да и то только в тот момент, когда все заберутся в машину.

Потому что кое-какая утечка была. Этого Железяка не знал, но чувствовал, что кое-что становится известно блатным, они как-то стали по случайности все чаще скрываться.

Но, пока информации было настолько мало, что Железяка даже не давал себе труда думать на эту тему.

Не торопясь, он подошел к нужному дому. Хорош он был тем, что средний подъезд соотносился с черным ходом, который вел одним коридором во двор, а другим — к клетушке дворников, которая тоже имела дверь, выходящую на соседнюю улицу.

Три выхода делали место незаменимым при необходимости встречи с кем-то, кто не хотел светиться.

Адрес этот Железяка держал в тайне даже от коллег. Не оттого, что всем не доверял, а просто — на всякий случай.

Он поднялся на площадку между третьим и четвертым этажами и стал ждать.

Не прошло и пяти минут, как со стороны черного хада раздались торопливые шаги и кто-то, презрев лифт, начал подниматься по лестнице.

На площадке было темно, свет попадал только сквозь веками немытое окно, да и тот был тускл.

Поэтому Железяка получше раскурил сигарету и сунул ее в выщерблинку между кирпичами — на уровне рта. А сам отошел в тень от мусоропроводной трубы и вынул пистолет.

Предосторожности оказались лишними: пришел тот, кого Железяка и ждал— Костик.

Костик в темноте направился к тлеющей сигарете:

— Ты что ли, металлист? — чуть запыхавшись спросил он.

— Ага, — из своего закутка ответил Железяка, пряча пистолет.

От неожиданности и страха Костик даже присел: — Господи, — наконец выдавил он. — Ну и шутки у тебя! С такими в цирке выступать, а не ментом трубить. Напугал до смерти…

— Ладно, — Железяка вынул сигарету и вновь отправил ее себе в рот. — Давай быстрей, а то меня хлопцы заждались.

— Значит так, — Костик перевел дыхание. — Ничего не знаю, но только сегодня трех прошмандовок в Котельный поселок велели отвезти. Второй дом от трассы слева. Я слышал, как Серега записывал, ему по телефону диктовали.

— Молодец, Костик, — похвалил Железяка. — А чего ж не спросил, кому лялек гонят?

— Это чтоб ты их в ночь всех повязал, а наутро чтоб Серега вспомнил, какой я любопытный? Знаешь, что от этого с шеей бывает?

— Ну, — легко согласился Железяка. — Может ты и прав. Только как я узнаю, сколько их там? И будет ли мой?

— Сколько их не знаю, но твой точно есть. Он и звонил. Ты сам-то меня не сдашь?

— А ты не суетись, не лезь никуда. Курьерствуй покуда. Глядишь, до старости доживешь.

— До понедельника бы дожить… Ладно, я пошел.

— Пойдем, я тебя хорошо выведу.

Они спустились вниз, свернули к каморке дворников, которую Железяка отомкнул своим ключом. Там, в темноте, он повозился немного с входной дверью и выпустил Костика в темный переулок. Тот ушмыгнул в темноту не прощаясь, а Железяка вновь все запер, вернулся в парадный подъезд и вышел там, где входил.

Все было тихо и спокойно.

Он еще попетлял по городу, но никто за ним не шел и он направился к отделению.