Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

«Какой же он все-таки жалкий!» — все еще не мог успокоиться Скорцени, вглядываясь в худое, почти изможденное, лишенное всякого аристократизма, свойственного немецким генералам, пролетарское лицо Власова.

— Позволите? — неуверенно уточнил генерал.

Гиммлер как-то недоуменно пожал плечами и, кисловато улыбнувшись, кивнул.

Власов держал листик обеими руками, правая рука его дрожала значительно сильнее, и Скорцени показалось, что перебежчик пытается удерживать ее, сжимая кисть пальцами левой. Получалось, что листик он держал, словно Библию.

— Первое условие…

— Вы начинаете с условий? — поползли вверх брови Гиммлера.

— Я имел в виду условие создания и деятельности самого союза, — нервно уточнил Власов.

— Я просматривал эти записки, — вступился за него Гелен, — там имелось в виду именно то, о чем говорит генерал.

Власов признательно взглянул на руководителя «абвера-2» и продолжил:

— «Общерусский воинский союз», по нашему мнению, должны представлять весьма авторитетные среди русских военных генералы. Хотя бы такие, как Абрамов и Балабин. — Власов приподнял голову, и из-за листа, словно из-за бруствера окопа, посмотрел на Гиммлера.

— Авторитетные среди белогвардейских генералов, — уточнил тот.

— Именно так.

— Потому что ваши красные генералы, — сделал ударение рейхсфюрер на слове «красные», — никакого особого доверия ни у германского, ни у русского белогвардейского генералитета не вызывают.

Власов что-то хотел ответить, но запнулся, мигом растеряв все известные ему немецкие слова, и лишь взглянув на непроницаемое лицо Гелена, вовремя нашелся:

— Совершенно верно. Вы правы.

— Значит, было бы лучше, если бы на их месте оказались два генерала из тех, что обучаются сейчас немецкому языку в лагерях для пленных.

— Но авторитет названных генералов значителен именно в эмигрантской среде, которая тоже важна для нас. Учитывая изменение государственного строя, которое неминуемо…

— Читайте дальше, — с мягкой бесцеремонностью прервал его толкования Гиммлер.

— «Общерусский воинский союз Балкан» мог бы достойно представить генерал Крейтер, — заторопился Власов. — Европейскую белоэмиграцию — господа Руднев и Лямпе. А также руководитель самой организованной и влиятельной части ее — парижской — господин Жеребков, который в нашем комитете мог бы возглавить отдел пропаганды.

— Уверен, что Геббельс не станет возражать, — заметил Гелен. — Он знает Жеребкова.

Гиммлер поморщился, как бы говоря Гелену: «Нашли авторитет — Геббельса! Будет возражать — не будет…»

— От «Национального союза участников войны» — его руководитель господин Туркин.

— «Участников войны»? — переспросил Гиммлер. — Какой? Я спрашиваю: какой войны?

— Ах, да-да, — закивал головой Власов. — Имеется в виду Первая мировая. Ну и, конечно, наша, Гражданская…

— Тогда это меняет дело. Я уж решил, что вы успели создать союз ветеранов нынешней войны.

— Это было бы преждевременным, — подобострастно улыбнулся Власов, вновь поглядывая на Гелена.

— Однако замечу, генерал, что главный вопрос нашей встречи заключается не в создании вами «Комитета освобождения народов России», а в формировании Русской освободительной армии. Настоящей, боеспособной армии. — Гиммлер выдержал паузу и в очередной раз высветил Власова свинцовыми прожекторами своих очков.

— Русской освободительной?! — взволнованно переспросил Власов, машинально приподнимаясь.

— Вам не нравится название?

— Что вы! Благодарю. Я ждал этого момента, господин рейхсфюрер. Верил в это. Но… вы знаете, что я уже не однажды обращался к господину Гитлеру…

— Я знаком со всеми вашими обращениями по поводу создания РОА к руководству Генерального штаба, германскому правительству и самому фюреру. В том числе и с посланием, содержащим просьбу о встрече, которое вы передали Гитлеру в конце прошлого года через гросс-адмирала Деница. Знаю также, что оно осталось без ответа.

— К величайшему сожалению.

— Мне бы не хотелось ни объяснять, ни комментировать причины и ситуации, которые вынуждают фюрера и некоторых других руководителей Германии с сомнением относиться к идее создания Русской освободительной армии. Да в общем-то они хорошо известны вам, и мы об этом только что говорили. Я попытаюсь согласовать этот вопрос с фюрером.

— Вы правы: в объяснениях нет необходимости. Как я уже говорил в начале нашей встречи, мотивы мне действительно понятны.

— Генерал-полковник Гальдер, как и его преемник на посту начальника Генерального штаба вооруженных сил генерал-полковник Цейтцлер, очень активно поддерживали ваше стремление создать вооруженные части РОА. И кое-что уже было сделано. Основа, я бы сказал, заложена. Но случилось так, что в июне 1943 года, на совещании в ставке фюрера в «Бергхофе» [15] Исторический факт. Во время совещания в «Бергхофе» Гитлер резко и крайне отрицательно отнесся к идее создания боеспособных русских частей, что чуть было не привело к полной ликвидации власовского движения. На свой страх и риск, генерала Власова и саму идею формирования РОА спасали тогда многие генералы и офицеры вермахта и СС. , в котором принимали участие Кейтель и Цейтцлер, фюрер настоял, чтобы все русские соединения были разоружены, а личный состав использовался исключительно на трудовом фронте. Запретив при этом какие-либо конкретные официальные высказывания по поводу будущего устройства России.

— Значит, приказ разоружить русские соединения исходит от… Гитлера?! — удивленно переспросил Власов. — Простите, я этого не знал. Мне казалось…

— Что вам казалось? — резко, предостерегающе спросил теперь уже Гиммлер. Он не знал, что авторство этой злополучной идеи остается для Власова тайной. И засомневался: был ли смысл открывать ее?

— Видите ли, я верил, что…

И хотя он не договорил, Скорцени прекрасно понял, чему русский генерал верил вплоть до последних дней, — что стоит ему пробиться на прием к Гитлеру, и проблема сразу же будет устранена, все решится как нельзя лучше. Он-то считал, что все беды РОА — результат козней гестапо и СД.

Конечно, гестапо и СД имели свой интерес к особе перебежчика. Скорцени мог бы многое рассказать этому мечущемуся между фронтами и концлагерями генералу по поводу того, как СД, с благословения того же Гиммлера, усиленно просвечивало его самого и его кадры, выискивая среди них агентов русской разведки. Как именно они мешали ему пробиваться в кабинеты Кейтеля, Геринга и того же Цейтцлера. Тем не менее Гиммлер прав: главным препятствием на пути к созданию полноценной освободительной армии с самого начала являлся не кто иной, как фюрер, не желавший даже слышать ни о какой русской армии, ни о каком освободительном движении, ни о каком воссоздании русской империи.