Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

Даже предельно сдержанный генерал Гелен, и тот нервно побарабанил пальцами по столу, как бы предлагая всем присутствующим забыть о сказанном.

— А ведь можно предположить, что вы, генерал Власов, все еще ставите себе это в заслугу, — хищновато прищурился Гиммлер.

Именно из-за Москвы он так долго и не желал признавать Власова в качестве союзника. Знал бы об этом русский!..

— Всего лишь пытаюсь объяснить отношение ко мне многих офицеров рейха, — стушевался Власов. И Скорцени все понял: бывший красный так и не смог окончательно выяснить, в качестве кого же он здесь пребывает: собеседника или допрашиваемого.

— Это не подлежит ни объяснению, ни тем более оправданию, господин генерал.

— Понимаю, — пробубнил себе под нос Власов.

— Если бы вы прозрели несколькими месяцами раньше, — все еще не мог успокоиться рейхсфюрер СС, — то, возможно, сейчас принимали бы… меня, и не в Берлине, а восседая в кабинете Сталина. Или как минимум в кабинете военного министра свободной России.

Теперь уже получилось так, что взгляд Скорцени встретился с усталым взглядом Гелена. Упоминание о Москве действительно оказалось некстати, это становилось все очевиднее. Но в то же время Власов прав: оборону Москвы [10] В 1941 году, во время обороны Москвы, генерал-майор Андрей Власов командовал 20-й армией. Командование этой армией Сталин поручил ему после того, как в полночь 10 ноября 1941 года принял его в своем кремлевском кабинете. К тому времени Власов уже прославился как командир 4-го мехкорпуса, отходившего с боями от западной границы страны, в районе Львова, до Киева, а затем — как командующий 37-й армией во время обороны Киева. За оборону Москвы в январе 1942 года Власов был награжден орденом Красной Звезды и произведен в генерал-лейтенанты. , в ходе которой был остановлен натиск частей вермахта и СС, многие высшие чины вермахта, СД и рейхсканцелярии ему не простят никогда. Как не простит и сам фюрер.

«Но в таком случае и приема, хотя бы в кабинете военного министра России, тоже никогда не было бы, — попытался он мысленно оправдать свою дипломатическую оплошность. — Поскольку к тому времени ты уже был бы мертвым, пленным или заурядным отставным генералом-коллаборационистом.

— Однако хорошо выстроенная вами на своем участке оборона Москвы, как и ваше контрнаступление, до сих пор убеждают нас, что мы имеем дело с настоящим, боевым, мыслящим генералом, — вдруг сухо, но спасительно проскрипел своим черствым голосом Гиммлер. В отличие от Геббельса или Розенберга он умел вести разговор, не поддаваясь особым эмоциям и сиюминутным настроениям.

— Благодарю вас, господин рейхсфюрер.

— А теперь — о вашей истинной службе России. Вы и ваш штаб должны сразу же повести работу своего комитета спасения России таким образом, чтобы он стал политическим центром, пригодным для руководства всеми белогвардейскими, националистическими, любыми другими антибольшевистскими организациями, группами и объединениями представителей всех народов Советского Союза.

— Конечно, конечно, — согласно кивал Власов, давая понять, что о сражении под Москвой окончательно забыто. — Только так.

— В ближайшее время вам надлежит выработать манифест комитета, проект которого был бы согласован с нами. Но прежде следует хорошо продумать состав самого «Комитета освобождения народов России».

Гиммлер поправил очки и блеснул ими в сторону Гелена и Скорцени, словно ожидал, что первые предложения поступят от них. Но поскольку речь шла не о военной операции, а о каком-то пропагандистском мероприятии, смысла которого Скорцени понять пока что так и не смог, то он решил многозначительно промолчать. Иное дело Гелен. Тот идею проведения конгресса воспринял очень серьезно.

— Если позволите, господин рейхсфюрер… Еще не зная о вашем окончательном решении, мы с господином Власовым тем не менее обдумывали как идею проведения подобного конгресса, так и создания подобного комитета. И даже наметили ряд кандидатур, которые уже согласованы с руководством русского отдела гестапо.

— Что, очевидно, далось вам непросто, — едва заметно ухмыльнулся Гиммлер. Всякое упоминание о «гестаповском Мюллере» вызывало у него приступ необъяснимой иронии.

— Тем не менее замечания гестапо и лично Мюллера учтены.

— Попробовали бы вы, «друзья мои неподсудные», не учесть их, — скопировал рейхсфюрер не только слова Мюллера, но и их произношение. — Этот список при вас, генерал? — поинтересовался Гиммлер у Власова.

— Естественно.

— Неплохо было бы ознакомиться с ним. Если, конечно, не возражаете, «друзья мои неподсудные»! — по-садистски ухмыльнулся всевластный рейхсфюрер СС.

О своей последней встрече с регентом Венгрии Миклошем Хорти [11] Регент Венгрии Миклош Хорти (1868–1957). После низложения последнего короля Карла I Австрийского (он же — Карл IV), Венгрия оставалась монархией, однако престол ее был вакантным. В 1920 году контр-адмирал М. Хорти был назначен регентом, то есть временным (до избрания короля) правителем этой страны. фюрер до сих пор вспоминал с непритязательной великосветской брезгливостью.

Уже имея все основания обвинять адмирала в предательстве союзнических обязательств, он настоятельно вытребовал его к себе в ставку «Орлиное гнездо», разъяренно заявив Риббентропу, который занимался этим дипломатическим выманиванием семидесятипятилетнего диктатора:

«Я желаю видеть, как этот ублюдок будет распинаться на Библии, заверяя меня в своей верности и непогрешимости. Как Хорти начнет мочить в штаны, когда я наброшу ему на шею петлю фактов!»

— Лучше бы просто петлю, — проворчал присутствовавший при этом откровении военный советник фюрера, он же начальник штаба оперативного командования вермахтом генерал Йодль. — Это выглядело бы эффектнее.

И только адъютант Шауб скромно промолчал, хотя помнил, что выражение «набросить ему на шею петлю фактов» фюрер все-таки позаимствовал у него.

Начальник штаба прекрасно знал, что в случае с Венгрией разведка и в самом деле постаралась. Как оказалось, эти дармоеды-бездельники из разведки тоже иногда способны блеснуть. Особенно они стараются, когда речь идет о сплетнях и дворцовых кулуарах собственных союзников. Это бы искусство — да на разведку в стане врага!

Одного Йодль никак не мог понять: к чему столько усилий, когда этого «дипломатического старца, правителя Цыгании», как однажды назвал его Скорцени, запросто можно было убрать руками молодых соискателей мадьярского трона? Причем сделать это давно и без особого шума.

— Это политика, генерал, — неожиданно резко парировал фюрер. Он все чаще пытался запугивать своих генералов ссылками на политику и дипломатию, давая понять, что эти материи выше их солдафонского понимания. Вряд ли кто-либо из вояк догадывался, что это не просто наплыв раздражения, но и грубая месть за ворчание генералов по поводу его полководческой бездарности. — Это по-ли-ти-ка! На этом поле брани иногда следует вылезать из танка. И вместо того, чтобы впустую шевелить гусеницами, нужно шевелить мозгами.