Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

— Скорцени свяжется с ними, господин рейхсфюрер, — поспешил заверить его Кальтенбруннер.

— Кстати, советую ознакомиться с подготовленным капитаном Штрик-Штрикфельдтом специальным докладом о психологии русского человека вообще и русского солдата в частности, который так и называется: «Русский человек». Брошюрки с его текстом разосланы недавно почти во все сражающиеся на Восточном фронте дивизии вермахта и во все лагеря военнопленных.

— Непременно ознакомимся, — почти клятвенно пообещал Кальтенбруннер, заставив Скорцени ухмыльнуться: уж он-то знал, какого труда стоит Кальтенбруннеру заставить себя прочесть что-либо, кроме приказов.

— Свободны, господа.

Вернувшись к себе, в Главное управление имперской безопасности, Скорцени сразу же приказал адъютанту Родлю срочно доставить ему материалы о ситуации в Венгрии и об имеющейся в районе Будапешта агентуре СД. И ровно через час все это лежало у него на столе. Но прежде чем увлечься чтением «венгерской хроники», штурмбаннфюрер попросил снова извлечь из его собственного архива досье на генерала Власова.

Солидную папку, которую ему вручили через десять минут, начинали «облагораживать» своими донесениями еще агенты абвера. Однако с тех пор как в марте 1944 года диверсионный сектор военной секретной службы «абвер-2» отдела «абвер — заграница» перешел в непосредственное подчинение Скорцени, его диверсионному отделу управления зарубежной разведки СД Главного управления имперской безопасности, — папка стала одной из величайших ценностей его «домашнего» архива.

Теперь это «приданое» оказалось как нельзя кстати. Скорцени понимал: как бы долго он и его люди ни занимались итальянскими, югославскими, венгерскими «интересами рейха», все равно главные события должны будут развиваться на Восточном фронте. И все основные «диверсионные атаки» фюрер обязан будет сконцентрировать на этом направлении. Встреча у Гиммлера в присутствии генерала Власова еще раз утвердила его в этой мысли.

Скорцени бегло просмотрел агентурные донесения разведки о действиях, настроениях и связях генерала Власова еще в те времена, когда, защищая Москву, он командовал 20-й армией. Первый диверсант империи уже знал, что Сталин считал Власова одним из наиболее талантливых своих генералов и даже собирался назначить его командующим Сталинградским фронтом.

Этой информации Скорцени особенно долго не доверял, пока ее прямо или косвенно не подтвердили три пленных русских генерала. Да и донесения агентов, имеющиеся в этой папке, тоже каким-то образом подтверждали сию версию. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения: все равно ведь сталинградскую кампанию рейх сокрушительно проиграл. Сам же Власов вряд ли догадывается, что у Сталина были такие намерения. И что они были серьезными. Кстати, надо бы на эту тему поговорить с самим командующим РОА.

Поэтому более основательно штурмбаннфюрер задержал свой взгляд на донесении разведотдела 18-й армии вермахта. В нем сообщалось, что 12 июля в районе расположения немецких частей, у деревни Туховежи Оредежского района Ленинградской области, добровольно сдался в плен командующий 2-й ударной армией русских генерал-лейтенант Власов.

«С ним не было даже адъютанта? — обратил внимание Скорцени. — Только, как утверждают, личный повар? Ах, повар Мария… Мария Воронова. Ничего не скажешь, эскорт, достойный командующего ударной армией. Не много же нашлось в этой армии людей, готовых разделить взгляды своего командующего и пойти за ним в эти решающие часы».

Конечно же, сдача в плен была бы воспринята немецким командованием с куда большим доверием, если бы Власов привел с собой хотя бы нескольких офицеров штаба. Тогда, по крайней мере, можно было бы считать, что он действительно готовился к переходу на сторону вермахта, к совместной борьбе с большевизмом.

Но генерал этого не учел. Потому что на самом деле к переходу не готовился, а сдача в плен была продиктована обстоятельствами, безысходностью да серьезными опасениями за свою жизнь командующего, который должен был бы благородно воспользоваться личным оружием. А такое поведение еще никогда и никому не делало чести, ни одному генералу. Не зря же этим аргументом уже не раз пользовались противники создания РОА под командованием Власова. То есть они не возражали против создания самой РОА, сомнение вызывала репутация ее будущего командующего.

«Да, все верно, — согласился Скорцени, прочитав очередное донесение. — Он и не готовился переходить. Почти три недели бродил по лесам, а потом сдался офицеру разведки капитану фон Шверднеру, который к тому времени уже знал о блужданиях генерала Власова и шел по его следу. В любом случае, Власов не мог не сдаться. Вернись он к своим, Сталин бы его не пощадил».

Но и подозревать Власова в том, что он подослан Сталиным или что его появление в немецком тылу — начало сверхсекретной операции русской разведки (а такое предположение одним из агентов абвера уже высказывалось) — тоже не было никаких оснований. Уже первая его беседа с командующим 18-й армией генерал-полковником Линдеманом, откровения Власова по поводу военного положения Советского Союза, Красной армии, операций под Москвой и Киевом, убеждали: генерал давно созрел для плена. Этому способствовали его взгляды на ситуацию в большевистской империи, на коллективизацию, на кровавые чистки в армии.

Оказавшись в Виннице, в принадлежащем абверу особом лагере военнопленных, он сразу же обратился к командованию вермахта с предложением создать из военнопленных и бывших солдат и офицеров белой гвардии русскую армию, объявив всему миру, что цель ее — освобождение народов России от ига большевизма.

«Это мероприятие, — обратил внимание Скорцени на концовку обращения Власова, — легализует выступление против России и устранит мысль о предательстве, тяготящую всех военнопленных, а также людей, находящихся в оккупированных областях.

Мы считаем своим долгом перед фюрером, — „долгом перед фюрером”! — не мог не обратить внимания на эту формулировку Скорцени, — провозгласившим идею создания новой Европы, довести вышеизложенное до сведения верховного командования и тем самым внести свой вклад в дело осуществления упомянутой идеи… Для русских, которые хотят воевать против советской власти, нужно дать какое-то политическое обоснование их действий, чтобы они не казались изменниками Родины».

«А что, генерал прав, — согласился штурмбаннфюрер, дважды перечитав это место в послании. — В пропаганде среди пленных, в привлечении их к разведке и диверсионной работе мы многое теряем оттого, что не заботимся о „политическом обосновании” их сотрудничества с рейхом. В этом убеждает весь опыт диверсионных курсов в замке Фриденталь».