Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»

— Но пришлось спешно переквалифицироваться в архитекторы, мои несостоявшиеся блаженные, так и не дождавшиеся беатификации [69] Беатификация — это ритуал возведения в ранг блаженных. В отличие от ритуала возведения в ранг святых, который называется канонизацией. Претендент на ранг блаженного должен иметь в своем активе как минимум два доказанных чуда, которые он совершил, в то время как претендент в «святые» — минимум четыре чуда! , — с грустью в голосе завершил тем временем их ироничный диалог Скорцени.

…Ему тоже вдруг вспомнились берега Лигурийского моря, белокаменная вилла на одном из прибрежных холмов и прекраснейшая из женщин, княгиня Мария-Виктория Сардони, — на палубе яхты, под вечерним звездным небом. Оказывается, даже война способна дарить такие вот совершенно непостижимые в необычности и романичности своей, встречи и порождать такие сладостные воспоминания.

— Коль уж судьба свела меня с доктором архитектуры Вольфом, то докладываю: десять строительных рабочих под командованием фюрер-мастера Штубера в вашем распоряжении, — невозмутимо доложил гауптштурмфюрер уже на крыльце особняка.

Все трое были в штатском. И часовой, не знавший в лицо ни одного из них, так и воспринял людей Скорцени как представителей какой-то германской фирмы. Кто только не обращается в эти тревожные дни к хозяину резиденции — начальнику службы безопасности района Балкан и Италии штурмбаннфюреру СС Вильгельму Хёттлю. Незаменимый, оказывается, человек!

Вот только потребовать у визитеров в штатском документы он не успел. В двери появился сам Хёттль, которого Скорцени и Штубер больше знали под кличкой Корсар. Как знали и о том, что настоящий взлет этого сотрудника службы безопасности начался после операции по похищению Муссолини, во время которой Хёттль действовал в составе штурмовой группы.

— Отставить, — упредил он часового. — Доктор Вольф, господа, прошу за мной. Давно ждем вас.

«Значит, шифровку из Берлина он уже получил, — подумал Скорцени, пожимая руку Хёттлю. — Это упрощает разговор. Конечно, вряд ли в ней было указано, с каким именно заданием направляется сюда „доктор Вольф”. Однако весь опыт работы Хёттля в службе имперской безопасности должен был убедить его, что просто так, с дружеским визитом, в столицы союзных Германии держав Скорцени не направляют».

Уже усевшись в предложенное ему кресло, штурмбаннфюрер небрежно положил на стол перед Хёттлем удостоверение, напечатанное на бланке, на котором сразу же бросались в глаза штамп «Фюрер и рейхсканцелярия» и крупная, тисненная золотом свастика с орлом.

Хёттль никогда не решился бы потребовать какой-либо документ у Скорцени. Ему просто в голову такое не пришло бы. Но, заметив этот штамп, начальник службы безопасности понял, что изложенный на бланке текст избавляет «первого диверсанта империи» от необходимости произносить множество совершенно неуместных в данной ситуации слов.

— Я всегда считал, что штурмбаннфюрер Скорцени не нуждается ни в каких удостоверениях личности или сопроводительных документах, — проговорил Хёттль, потянувшись тем не менее к бумаге. — Этот я прочту только из уважения к канцелярии фюрера.

— Там будут польщены, — невозмутимо заверил его Скорцени.

«Штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, — говорилось в документе, — действует во исполнение личного, строго секретного приказа чрезвычайной важности. Предписываю всем военным и государственным органам оказывать Скорцени всяческое содействие и идти навстречу его пожеланиям. Адольф Гитлер» [70] Цитируется документ, которым Скорцени действительно был снабжен в канцелярии фюрера. .

«…И идти навстречу его пожеланиям»? — с удивлением повторил про себя Хёттль. — Это что-то новое!» — ухмыльнулся он, и тоже про себя. Однако, взглянув на жестоко иссеченное шрамами, непроницаемое лицо Скорцени, сразу же погасил ухмылку.

Встречать что-то подобное в удостоверениях и предписаниях штурмбаннфюреру Хёттлю еще не приходилось. И это озадачивало его.

«А много ли тебе приходилось читать удостоверений, подписанных самим фюрером?» — въедливо спросил он себя, пытаясь развеять излишние предчувствия.

Совершенно неожиданная, несвойственная военным приказам и распоряжениям формулировка действительно заставила Хёттля задуматься: случайность ли? А некоторая ее расплывчатость, допускающая любую, самую сумасбродную, вольность в толковании, — еще и насторожиться. Она могла означать только одно: с момента предъявления сего удостоверения Скорцени становится, по-существу, полновластным представителем фюрера в Венгрии. И не только в ней. Территория и срок действия его полномочий фюрером тоже ограничены не были.

С планом переворота в Венгрии, с возможным арестом регента и членов его семьи Хёттль ознакомлен не был. Даже о самой идее такого переворота его никто не уведомил. Однако весть об ожидаемом появлении здесь Скорцени заставила его насторожиться: уж не похищением ли Хорти должен завершиться этот необъявленный визит в Цитадель?

«Но какова в таком случае лично моя роль в этой стране? — подумал он. — Не означает ли, что с появлением в Будапеште „первого диверсанта рейха” ты оказываешься не у дел? Даже если прямого отстранения от должности не последует?»

Восточный фронт уже неукротимо подступал к границам Венгрии, но до него все еще было далеко. И Хёттлю, при всей его известной храбрости, не хотелось быть переброшенным куда-нибудь в Карпаты, на борьбу с партизанами. Такая война — с атаками и карательными рейдами — была не для него. Как и «романтик войны» Штубер, не говоря уже о Скорцени, он предпочитал войну диверсионную, в которой по-настоящему чувствовал себя солдатом.

— Не сомневаюсь, штурмбаннфюрер, что в Будапешт вас привели обстоятельства чрезвычайной важности. — Хёттль аккуратно сложил бланк, положил его у кисти Скорцени и, усевшись в кресло за своим столом, выжидающе посмотрел на начальника отдела диверсий зарубежной разведки Главного управления СД.

— Что не трудно предположить. Если уж меня направил сюда сам фюрер! — гортанно изрек Скорцени, искоса, из-под бровей, окидывая Хёттля устало-снисходительным взглядом. Какие еще объяснения нужны были этому диверсанту, столь неожиданно и неправдоподобно перевоплотившемуся в старательного служаку?

Для Скорцени не осталось незамеченным, как резко побледнело худощавое, слишком удлиненное лицо Хёттля. И это его не удивило. В последнее время так бледнели многие офицеры СД, гестапо и абвера, не говоря уже об окопных офицерах вермахта, которым приходилось сталкиваться с ним.

Раньше, после похищения Муссолини, его появление в любой компании, в любом учреждении не вызывало ничего, кроме интереса и желания хоть немного побыть рядом с «героем нации». Вот он — Скорцени! Тот самый, совершивший то, что всем остальным казалось невозможным. Тогда, после бескровного освобождения из-под ареста верного союзника рейха дуче Муссолини, обер-диверсант рейха представал в роли античного героя, совершившего очередной «подвиг Геракла». К нему относились с таким же радушием, как относятся к прославившему свою страну олимпийскому чемпиону.