Олег Юдин - Рамаяна по-русски

Виман упал с неба прямо перед хижиной.

Смеркалось – и братья-охотники были уже дома.

Гата сел на камень, настороженно глядя на выскочившую из кабины Шурпу.

Несмотря на то, что виман не издаёт звуков в полёте и при посадке, все трое обитателей хижины как по команде вышли изнутри, словно заранее почувствовали прилёт гостьи.

Шурпа подошла к Светлане, встала перед ней на колени и сказала:

– Мать Изначальная, позволь мне говорить с твоим супругом.

Света бросилась к ней, схватила за руки и стала говорить:

– Встань! Что ты! Зайди в дом, поужинай с нами!

– Мне не хватит духа долго пребывать в твоём присутствии, Ади Шакти. Рядом с тобой я сгораю, меня трясёт, как последний осенний лист на продувном ветру. И хоть за четыреста лет я разучилась лить слёзы, внутри меня всё плачет. Я прошу у тебя прощения за все мои ошибки.

– Я не понимаю, почему ты со мной так говоришь, южная красавица, – серьёзно сказала Света, – но если тебе нужно моё прощение – оно уже у тебя.

– Спасибо, Мать. И ещё: позволь мне говорить с твоим мужем. Наедине мне легче будет сказать то, что я должна сказать.

– Да, ты можешь говорить. Бог – с тобой, – Светлана ушла в хижину и увела ничего не понимающего Алексея.

Оставшись наедине с Романом, Шурпа сказала:

– Мне трудно говорить.

– Я не стану перебивать тебя, – произнёс Роман.

– Я стала причиной недобрых событий. Я не хотела этого. Я не спала – но мне приснился сон. Вся моя семья – все, кроме Виктора, лежат поверженные у твоих ног. В обеих твоих руках длинные мечи, обагрённые кровью моих братьев. И над всем этим – огромная, как небо, твоя жена. Она наблюдает на пиршество смерти со стороны, спокойная и незатронутая. Ни один волос не упал с её головы.

Теперь я знаю, кто вы. Знаю, что вы придёте на юг. Сердце женщины не обманешь! И я прошу тебя, Господи, когда ты будешь уничтожать наши обезумевшие от греха города, пощади тех, у кого осталась хотя бы искра света внутри! Знай, что среди ракшасов не все окончательно потеряны. Дай шанс сдавшимся на милость твою!

Кара и Душман готовятся выступить против тебя. У них четырнадцать тысяч воинов. Я не знаю, как ты это сделаешь, но ты уничтожишь их! Такое не под силу даже Индре, правителю небес, которого повергли мои братья. Только Вышний Господь способен свергнуть Равану. Ведь, ни боги, ни ракшасы, ни якши, ни гандхарвы не могут победить моего брата. И вот Ты перехитрил его, придя в облике человека!

Я отправляюсь в Ланку и буду просить Императора сдаться на твою милость. Скорее всего меня сочтут сумасшедшей и отправят с глаз долой на дальние атоллы. Оно и к лучшему. Я не увижу этого кровопролития. А там, на краю света, я сотворю алтарь в твою честь – и буду молиться Изначальной и Тебе, о, Открывший мне глаза. Прощай! И прости меня.

Шурпа развернулась на негнущихся ногах; стараясь казаться невозмутимой, красиво запрыгнула в кабину вимана, на котором красной помадой от руки была перечёркнута надпись «666», а сверху сделана новая: «999»; – и виман взмыл в воздух с места.

Сидя в кабине, Шурпа напевала себе под нос песню «Прощай и ничего не обещай» из репертуара Льва Лещенко и вообще вела себя мужественно. И только после того, как в стекло кабины постучался Гата, держащий в клюве здоровенный «Чупа-чупс» – подарок от Светички, которой Рома передал некоторые незначительные подробности речи неожиданной гостьи, бравая лётчица в голос разревелась, забрызгав лобовое стекло горючими слезами. Но противопожарная система вимана сработала надёжно – и слёзы удалось вовремя погасить.

О, Женщины!

Когда снег растаял, пришедшие навестить Романа и его спутников отшельники обнаружили, что в хижине уже никто не живёт. Расспросы не привели ни к каким результатам: вновь прибывшие москвичи, в одночасье ставшие кумирами местных обитателей, как в воду канули. Так что расспрашивать было просто некого. В самой хижине пришедшие в гости мудрецы обнаружили берестяную грамоту, на которой ясным доходчивым санскритским языком было написано: «анна-пурна-пралайя-махат-мьям-ом, шанти, шанти, шанти».

Случившийся тут эрудит Нарада так перевёл грамоту сотоварищам:

– Короче, господа мудрецы, беда. Хоронись по норам и пещерам! Первые три слова означают: «хлеба нет». Следующие три: «все ушли на фронт». А под конец Света пишет – она одна среди них грамотная, точно так же, как я среди вас: «ведите себя тихо, не высовывайтесь, чтоб, стало быть, супостаты вас не нашли».

– Это как же понимать? – загомонили сбитые с толку мудрецы.

– Скорее всего так, что с юга через перевал на нас двинулись ракшасы. Не исключено ещё, что другая их армия, как мы и опасались, движется в обход хребта и выйдет на леса с северной стороны, из тундры, стало быть. Чтоб, значит, прочесать тайгу-матушку цепью, всех нас выловить и, не взирая на наши с вами, а особливо мои, энциклопедические познания, зажарить и употребить в качестве вкусной и здоровой в их понимании пищи.

– Во как складно заливает! – засмеялся молодой подрастающий мудрец, имя которого история не сохранила только по той причине, что он Нараде не поверил, а посему вскоре был ракшасами изловлен и употреблён в точном соответствии с предсказанием Нарады.

Остальные муни, приученные тайгой к осмотрительности, внимали истово, а кое-кто даже мотал на ус, благо – усы были у всех, даже у вскорости съеденного мудреца-молодца, который, понятное дело, ничего ни на что не мотал.

– Так что по норам, братие! – выдвинул насущный для настоящего момента лозунг Нарада – и лес вымер. Птички онемели, а, может, улетели. Грибы спрятались. Ягоды, посовещавшись, решили покамест не зацветать. Звери подались подальше на север. Риши и муни поховались по пещерам и норам и впали в длительное самадхи, внешне напоминающее летаргический сон, но на деле являющееся медитативным состоянием, в котором сознание становится единым с Реальностью и может брать отпуск у тела за свой счёт на достаточно продолжительное время. Кстати, мумии некоторых самомумифицировавшихся муней, сознание которых ушло немного не в те области, в которые предполагали попасть обладатели физических тел, уже эпохи спустя находили в тайге геологи, искавшие разного рода камушки, и староверы, прятавшиеся от антихриста Петра Алексеевича Романова. Находить-то – находили, однако, никому особливо об энтом не рассказывали, кроме тех редкостных счастливчиков, которым, всё ж таки, рассказали и в число которых по крайнему недоразумению совершенно случайно попал автор настоящих строк.