Юрий Комарницкий - Возвращение на Подолье

Мамедов не выдержал:

— Да харош тебе, чего разорался! Насчет 314 ДПНСИ, между прочим, сам распорядился. Звони, он сам тебе скажет.

В тесной комнате с зарешеченными окнами одновременно работали три следователя. Обстановка ни в коей мере не спо — собствовала откровенности. Подследственные косились друг на друга. Говорили нарочито громко, рисуясь своими “подвигами”.

Следователь опять пришел без адвоката. Грамотная, правильная речь Харасанова мгновенно настораживает.

— Вы один?.. Я же вас предупреждал, что без адвоката разговаривать не стану. В конце концов, в этой стране человек хоть на что-то имеет право?!

Рецидивист за соседним столиком повернулся к Харасанову и, подмигивая следователю, громко сказал:

— Пиши, пахан, в ООН. У нас с адвокатами плохо, оттуда бесплатно пришлют. Ага, пахан, вытащат тебя и сразу в Штаты заберут.

В комнате загоготали. Рецидивист демонстративно закинул ногу на ногу и нагло спросил у следователя:

— Начальник, прости подлеца, адин вапрос задам. А сколько лет ему карячится?

— Ну, если честно все расскажет, получит три общака.

Рецидивист картинно стукнул себя в грудь.

— Треха?.. Ниш-тяк!!! [8] Слово, используемое в криминальной среде как знак одобрения, согласия (ничего, хорошо, нормально и т.д.). Да откуда такие берутся? Да с трехой можно на одной ноге простоять.

Не говоря ни слова, Константин поднялся со своего стула и направился к выходу. Следователь поспешно нажал кнопку. Вошел прапорщик, загородил проход.

— В чем дело? Куда его? — спросил у следователя.

— Харасанов, сядьте! Вы мне тут комедию не ломайте! Вы у меня допрыгаетесь!

— Плевать я на вас хотел! — сдерживая ярость выдавил Харасанов. Вам было сказано: без адвоката не приходить. Я от вас отказываюсь!

Рецидивист не унимался. Продолжая рисоваться, он хлопнул себя по коленям и воскликнул:

— Ты посмотри на этого быка, начальник. Мне вышак [9] Расстрел светит, а он от трояка отказывается.

Грузной походкой, не обращая внимания на прапорщика, Константин подошел к столу и толстой, словно бревно, рукой схватил рецидивиста за горло. Следователь отпрянул и, сбивая со стула коллегу, почему-то бросился к зарешеченному окну.

— Ах ты гнида поганая, пидарюга, — процедил Константин, переходя на блатной жаргон. — Я из тебя враз инвалида сделаю.

Лицо рецидивиста налилось кровью. Глаза полезли из орбит. Он хрипел, пытаясь в свою очередь схватить Харасанова за горло.

— Марш на парашу, пидар, — Константин оттолкнул его от себя и тот, переворачивая стол, кубарем полетел в угол.

В тот момент, опомнившись от неожиданности, на Харасанова набросился прапорщик.

— Вы что себе позволяете?! Я вас… — он размахнулся резиновой дубиной. Константин перехватил черную змею и закричал:

— Хватит!.. Хватит надо мной издеваться! Почему вы пришли опять без адвоката?.. Почему вы не заткнули рот этой паскуде, когда он меня оскорблял?!

Все тяжело дышали. Напряжение разрядил прапорщик.

— Товарищ следователь, он вам больше не нужен? Можно увести?

— Да, да, уведите, — поспешно втискивая листы в портфель, сказал следователь. — Харасанов, напишите прокурору письменный отказ… Впрочем, я вам назначаю судебно-психиатрическую экспертизу.

В какую он попал камеру, новичок не догадывался. Землистые лица даже казались симпатичными. Поощрительные слова “давай, давай, Валек, ты парень крученый”, приводили его в восторг. Ему казалось, нет, он был уверен, что в лице этих людей он обрел истинных товарищей. На воле, безнаказанно эксплуатируя женщин, он растерял, а возможно и вовсе не имел качеств так необходимых мужчине. Благородство, умение молчать были вытеснены эгоизмом сластолюбца. Он не понимал, что теперь его окружает не стайка легкомысленных женщин, а тридцать рецидивистов, деградировавших, выброшенных из жизни, давно потерявших надежду.

— А теперь, Валек, расскажи нам, что такое перестройка. Меня посадили еще при Хрущеве, — прохрипел старческий голос.

Из-под груды засаленного тряпья показалась плешивая голова, а затем худосочное тело, покрытое чешуей псориаза.

— О-о-о, Равиль проснулся, — обрадовался Калуга. — Поговори с новенькой, ана симпатичная, — закончил словами, от которых по камере прошел сдавленный смех.

Похожий на паука, сверкая радугой чешуи, Равиль сел на нару по-турецки скрестив ноги. Из-под черных сатиновых трусов выглядывали худые колени с вытатуированными звездами.

— Ну, давай, овца, расскажи что такое перестройка, и с чем ее на воле хавают [10] Едят .

Новичок уже начал улавливать, что его оскорбляют. В груди ёкнуло и впервые к сердцу подкатила волна страха.

— А х… его знает. Менты пахать не заставляют, в магазинах все есть, но все дорогое. Говорят, за границу можно свалить даже с судимостями.

Старый уголовник, улыбаясь хищной улыбкой, молча слушал. Внезапно он весь как-то напрягся. В желтых глазах вспыхнули злобные огоньки.

— Ты, овца, сам ни х… не знаешь. За границу свалить… Так тебя и выпустят. Ани только так базарят, а на самом деле только заявление подашь, через неделю опять на зону закроют.

Тема выезда за границу вызвала оживление. Один из заключенных возбудился больше всех.

— Они выпустят с пулей в башке на тот свет. Я в Алма-Атинский ВОВИР сто раз ходил. Хотел к братану в Германию уехать. Как только вызов пришел, они меня в ментовку забрали. Товарили две недели, пока не заставили на себя взять магазин. Свидетелей туфтовых нашли, короче, все сделали по уму. Теперь у меня шестая судимость. Ха-ха, выпустят! Нет! Я пайду другим путем. Автомат, пару гранат, на самолет и в Турцию.

Кто-то из заключенных его перебил.

— В Турцию или в другую страну валить нада с деньгами. Кому ты там без денег нужен.

— Может ты не нужен, а я себе найду место. Мне лишь бы свалить, а там уже через неделю буду в наемной армии. Мне похер за какую власть воевать. Лишь бы дали автомат и деньги платили.

Север, который разговаривал мало, которого все в камере боялись, как бы рассуждая с самим собой, произнес:

— А мне следак прошлый раз базарил, что на этот раз дадут вышку.

В камере воцарилось гробовое молчание. В один момент все ощутили фантастичность обсуждаемой темы и реальность происходящего. Вспыхнули и погасли искры надежды выбраться из бездны на свободу. Старый рецидивист разрядил обстановку. По опыту он знал, что в такие моменты в камере чаще всего вспыхивает бунт. Заключенные или схватываются между собой, или оказывают неповиновение администрации. Он понимал всю бесполезность бунтов в тюрьмах. Всех до единого разбросают по карцерам, изобьют и камера будет расформирована. Ему не хотелось побоев. Не хотелось перебираться в другую камеру, где опять предстоит ожидать очереди в получении нижнего места.