Олег Алякринский - Гастролер

— Не богохульствуй, Фома! — вдруг внятным басом бросил седобородый архимандрит Феодосий, попавший в эти богом проклятые места еще с первой партией сосланных священников в двадцать втором году.

— Прости, отец родной, с языка сорвалось! — с неподдельной робостью повинился Фомка.

— А ты следи за метлой-то, да почаще язык на валик подкручивай! — невозмутимо отрезал старец.

И снова волна хохота прокатилась по казарме. И Медведь не удержался: и впрямь смешно слышать, как уважаемый архимандрит по фене ботает.

К этому архимандриту Медведь издавна испытывал уважение не меньшее, чем когда-то к Славику Самуйлову. Феодосий стал Медведю крестным отцом. Молодой урка не помнил своих родителей и тем более не знал, крещен или нет. На свободе все как-то до этого не доходило. А здесь, на далеком суровом севере, между небом и морем, где судьба человеческая решалась в мгновение и не стоила ни понюшки табака, ни корки черствого хлеба, ему вдруг захотелось стать по-настоящему русским — православным.

Было это два года назад. Медведь после работы зашел в кладбищенскую церковь, которая осталась на острове единственной открытой для богослужения, и его встретил почти у входа архимандрит Феодосий в блеклой монашеской рясе:

— С чем, сынок, к нам пожаловал?

— Покреститься я пришел, отче. Из беспризорников я, сирота, а там ведь не знаешь: крещен ты иль так на свет брошен нехристем…

— Ну что ж, это дело богоугодное! — довольно сощурился старик.

Они прошли к алтарю почти полностью разграбленной церкви. Все золотые и серебряные оклады на иконостасе исчезли, да и самих образов осталось раз-два и обчелся. Стены стояли голые, покрытые слоем вековой сажи, краска на давно уже не поновлявшихся росписях выцвела и облупилась. Перед иконой Святого Георгия Победоносца тлели две скудные свечушки.

— Как тебя звать-величать? — спросил старец, надев видавшую виды епитрахиль.

— Гришкой меня кличут.

— А по батюшке?

— Ивановичи мы!

Старик огляделся по сторонам, и взгляд его упал на тускло освещенную свечками алтарную икону.

— Ну, Григорий Иванович, тогда быть тебе крещенным во имя Георгия. В честь Великомученика Егория. Яко плененных освободитель и нищих защититель!

Архимандрит подвел Медведя к иконе Георгия Победоносца и стал читать молитву:

— Святый, славный и всехвальный великомученице Христов Георгие! Пред иконою твоею поклоняющийся людие молим тя, умоли Господа Бога, всея твари Создателя, избавити нас от вечнаго мучения. — Медведь не слишком внимательно прислушивался к читаемой молитве, лишь уловил ее начало и конец. — …Да всегда прославляем Отца и Сына и Святаго Духа, и твое исповедуем представительство, ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Они подошли к алтарю. Феодосий обратился к стоявшему невдалеке монаху, одному из тех нескольких десятков, кого пришедшие сюда в двадцать втором новые начальники не расстреляли и не утопили. Соловецкие монахи, признавшие советскую власть, считались вольными и работали в лагере в качестве наемных инструкторов.

— Давай окропи, Матвей, молодца святой водицей. А я приму его, как и полагается крестному отцу…

И окропленного студеной колодезной водой новонареченного Георгия архимандрит перекрестил троекратно, что-то гулко и невнятно приговаривая, и закончил:

— А теперь вкуси тела Господня…

И подал Медведю слепленную из мякиша ржаного хлеба просвиру.

— Теперь выслушай напутствие мое! — Феодосий выпрямился, сразу став стройнее, выше, степеннее. — Знай, что в час твоего отчаяния Господь не оставит тебя. В минуту, когда ты станешь один и вокруг тебя сделается пустота кромешная, хотя бы и скорбно тебе было, всегда сердцем призывай Господа нашего Иисуса Христа, живущего в душе твоей. Прежде чем что-либо сделать или сказать небогоугодное, рассуди, не оскорбит ли слово или дело Господа или ближнего твоего. Не пренебрегай никаким средством, которым можно угодить Богу, а таких средств множество, как то: утешение печального, заступление за обиженного, подаяние неимущему, противостояние дурным помыслам, терпение, милосердие и справедливость. И будет тебе на то помощь Божья, и с нею одолеешь ты все трудности. Сторонись подозрительности, ибо это нехристианское дело, но имей мудрость и осторожность. В Писании сказано: «Будите мудри, яко змия, и цели, яко голубие». Всегда держись середины: крайности нигде ни в чем не похвальны. Злое побеждай добром: худое худым исправить нельзя. Не презирай слов моих и не считай их трудными к исполнению: для Господа и с Господом все трудное не трудно и все скорбное не скорбно. Иго бо Его благо и бремя Его легко есть!

Старец Феодосий торопливо сунул Медведю в ладонь что-то тяжеленькое и холодное, развернул за плечи к светящемуся в полутемной церкви выходу и, подтолкнув слегка, проговорил:

— Ступай, Георгий! Тебя ждут великие дела! Господь сидел и нам велел! Иди и будь прав!

Выйдя из церкви, Медведь разжал ладонь — в руке лежала крохотная иконка Георгия Победоносца в золотом окладе.

Сегодня Медведь держал банк. По правую руку от него сидел Женька Калистратов по прозвищу Копейка — тот самый жиган, с которым он познакомился в Москве на Пресненской пересылке и которого слепая судьба-злодейка тоже забросила в СЛОН, хотя и годом позже, чем сюда прибыл Медведь. Копейка во все глаза глядел, как ловко банкует опытный катала, пензенский вор-карманник Тропарь. Они играли, не особенно прислушиваясь к спору, все сильнее разгоравшемуся в бараке. Лишь на несколько мгновений Медведь отвлекался от карт, с интересом вслушиваясь в толковые речи хлипкого ленинградского студента, который в этот вечер, по своему обыкновению, втянул барачных горлодеров в шумный базар, как говорят в Одессе, «за жизнь».

Тропарь проиграл очередную партию и раззявил свой беззубый рот в кривой усмешке. Свое кликуху Тропарь получил вроде за то, что когда-то пел в церковном хоре, или за то, что любил почистить деревенские храмы, — «церковников» никогда не любили даже в воровской среде, а со времен большевистской кампании по «изъятию церковных ценностей» начала двадцатых годов и вовсе презирали, потому как знали, что такие воры, как Тропарь, сами записывались в отряды «по изъятию» и многое из реквизированного церковного имущества к их поганым ручонкам прилипло. Тропарь предложил сыграть на общак священнослужителей, но Медведь решительно отказался.

— Ты что нас на беспредел толкаешь? — строго спросил он у Тропаря. — На священные дары мы не играем. Предложи чего более стоящее.

Поскольку даже в стае волков должен был соблюдаться хоть какой-то порядок, зэки духовного звания в соловецком концлагере в основном заведовали каптерками, занимаясь выдачей инвентаря и продуктов — от утепленной робы до черствого пряника из пасхальной посылки. От попиков и монахов зависела справедливая раздача сухого пайка, поэтому никакой зэк, даже равнодушный к религии, не желал нажить на свой желудок врага.