Валерий Гусев - Не стреляй первым

– Потому что в управлении есть человек, который…

– Вот-вот, который. Ты ведь любишь в Штирлица поиграть. И это у тебя получается. Убедительное вхождение ребята тебе обеспечат, дверцу чуть приоткроют – тебе только шмыгнуть туда…

– И она захлопнется. – Не хотел я этого говорить, само как-то выскочило. Но я не остановился и добавил: – И все довольны. Никаких хлопот.

Шеф встал, прошелся по кабинету с чашкой в руках, помолчал. Но не обиделся. Знал, что совсем не его я имел в виду.

– Нет, Леша, не думаю. Более того – уверен, что не так. Разрабатывает группу Светлов. Ты его знаешь…

Я кивнул и щедро улыбнулся. Шеф поставил чашку на стол.

– Он мужик злой. Но честный. Тебя не любит, это правда. Но никогда не подставит. Чего тебе? – Он обернулся к дверям.

– Светлов по городскому, – доложила Женька.

– Видишь, как кстати. – Федорыч взял трубку.

Очень кстати. Небось еще вчера с ним этот звонок уточнял.

– Коля, привет, родной. – Шеф сделал Женьке сигнал бровями – «на выход». – Да, он у меня. Мало ли что не нравится. Своими же ребятами ты не станешь так рисковать? И лучшей кандидатуры мы не найдем. – Он говорил так, будто в президиум общего собрания меня предлагал. – Профессионал, он им точно ко двору придется. А наша задача – дать ему возможность сразу себя показать, при внедрении и чуть позже, для закрепления и подстраховки… Вот сейчас я с ним еще кое-какие детали обговорю, и он к тебе подъедет.

– Тут вот еще что, Леша, – продолжил шеф, с облегчением положив трубку. – В этой группировке у нас уже есть свой человек. Он будет немного играть на тебя. Но задача у него другая, и ты его не ищи. Надо будет – он сам на тебя выйдет. Твое дело только одно – вычислить, кто в управлении на них работает. Но никаких личных репрессий. Только вычислить и сообщить. Ты понял меня? И ни в коем случае не стреляй первым…

– Кстати, ты мне патронов к «вальтеру» подбрось, девятимиллиметровых.

– Утаил?

– Скажи, что я, не прав?

Шеф улыбнулся.

– Эх, ты, немножко честный… Ладно, езжай к Светлову, ждет. Получишь у него инструкции и все необходимое.

– Оружие, конечно, не даст?

– А то?

Я встал и пошел к дверям. Федорьгч смотрел мне вслед, как Тарас Бульба на Андрия.

Светлов принял меня сухо, сдерживая раздражение. Ни разу не потерял делового тона, словно собирал меня на рынок, за картошкой и огурцами. Авоську взял? Ну и чего ты еще ждешь? Давай, давай, очень кушать хочется.

Мы обговорили детали моей легенды, каналы связи. Прикинули возможные и невозможные повороты. Он передал мне документы на машину и ключи от нее. Сказал, где она сейчас находится. Назначил день и час.

А затем традиционно:

– Вопросы есть?

– Есть. Жизненно важный. Для меня. Кто еще в управлении осведомлен о предстоящей операции и моем внедрении?

– А зачем это вам?

– Чтобы знать, с кого спросить в случае провала.

– В случае провала вам не придется это делать, – откровенно ответил Светлов. – Но вопрос не праздный, согласен. Кроме меня и начальника управления, посвященных в нашем подразделении нет. Остальные задействованные люди – из других структур и организаций. Так что возможные неудачи списывайте только на себя. – Подстраховался.

Светлов встал, тяжело подумал и, пересилив себя, протянул мне руку:

– Желаю удачи.

– А ствол? – снахальничал я.

– Вам не положено. Из органов вы уволились, лицензии вас лишили – так на каком же основании? Да и еще после этой истории…

– Можно подумать, что я в «этой истории» невинных старушек в богадельне положил.

– Кроме всего прочего, – это было сказано презрительно-ледяным тоном, которого я ему никогда не прощу, – из-за вас погиб посторонний человек…

– Еще одно слово, – тихо сказал я, – и из-за меня вот здесь, сейчас погибнет еще один… человек. – И вышел из кабинета.

Единственное, что мне понравилось в этом задании, – место его выполнения. Это был крохотный городок в области, где я когда-то проводил беззаботное пионерское лето.

Выйдя от Светлова, я пробежался по управлению (когда-то здесь я стажировался и позже достаточно тесно сотрудничал с его ребятами), кое-кого повидал, кое с кем посекретничал, «поручкался» и даже обнялся, а кое-кто отвернулся при встрече и поглядел мне вслед, укоризненно, украдкой качая головой. Попробовал бы этот «кое-кто» выразить свои чувства более определенно!

Мимо многих дверей я прошагал не задерживаясь, а уж в комнату с загадочной для посторонних табличкой «В. В. Мышелов» не удержался погромче стукнуть.

Фамилия, у Славы была такая странная, что ему все время приходилось поправлять невнимательное начальство: не Мышелов, а Мышелов. Впрочем, фамилия его употреблялась только в официальном обиходе, и в глаза и за глаза его называли совсем по-другому. Ничем особо не проявив себя на оперативной работе (как говорится, мышей не довил), Слава нашел свое призвание как создатель стенной печати управления и руководитель политического семинара. Он так вдохновенно, убедительно и аргументированно доказывал нам преимущества социализма, так талантливо, горячо и ярко живописая героические достижения нашей партии и государства, что на него обратили внимание в райкоме и даже пытались переманить к себе в штатные пропагандисты.

Понятно, что иначе, как Слава-КПСС, мы его не называли. Понятно к то, что в пору «демократических» – перемен эта кликуха приобрела несколько иной оттенок – Мышелов поначалу взялся выступать в печати со статьями на тему перестройки правоохранительных органов в сторону демократии, гласности и высокого профессионализма, а позже смело расширил свое творческое поле ж стать же талантливо и убедительно, как прежде социализм, стал славить рыночные отношения, капиталистическую экономику, частную собственность. И столь же вдохновенно и аргументированно мазать густым дерьмом все то, что со слезами гордости прославлял в былые времена,

– Слава КПСС! – громко приветствовал я Мышелова, войдя в его кабинет и подняв сжатую в кулак руку.

– В какой-то степени, – натужно пошутил он, тревожно покосившись на телефонный аппарат.

– Над чем трудишься? – сочувственно поинтересовался я. – Над разрушением основ марксизма-ленинизма? Ты поосторожнее с этим. До основания-то не разрушай. Вот наши придут – накажут. И опять тебе перестраиваться придется. Не запутаешься?

– Зато ты у нас – несгибаемый большевик, – оскорбился Мышелов.

– Как говаривал Петр Первый, тоже, кстати, великий реформатор: которому знамени единожды присягая, под оным и умереть должно. Я своих убеждений не меняю, не могу.

– По глупости и догматическому упрямству, коммунисты разорили великую страну, уничтожили кулаков – цвет российской деревни, на вашей совести кровь миллионов невинных жертв. Мировой пожар раздули…