Девид Джонсон - Дерево Джошуа. Группа ликвидации

Черт, что-то я разболтался. Наверное, это меня от перевозбуждения понесло. Она ничего собой не представляла, Вэнс. Обычная симпатяшка в шикарных тряпках с потугами на интеллект и моральные принципы, жить в соответствии с которыми у нее просто не хватило мозгов. Одна из тех глупышек, которых в два счета могут обвести вокруг пальца хитрованы, умеющие вешать на уши таким дурочкам гуманистическую лапшу. Но мне почему-то не по душе то, как она умерла, амиго. Мне очень не по душе, как она умерла.

— Не бери в голову, друг Эрик. В нашем деле, если даешь волю эмоциям, все из рук валится.

— Это пройдет, — сказал я. — Просто сегодня у меня была легкая встряска. Точно взглянул случайно в зеркало, и рожа парня, которая там отразилась, мне страшно не понравилась. А что касается Каселиуса…

— Нет, лучше тебе успокоиться, — сказал он. — Тебе придется несколько повременить с утолением жажды мести.

— Как это понять?

Он полез в карман пальто.

— Это просто смешно, Эрик. Это просто смешно.

— Я допускаю, что все это может вызвать весьма разнообразные чувства, но что-то я не заметил пока ничего смешного.

— Я пришел еще и вот почему, — продолжал он. — Я получил депешу от главного церемониймейстера. — М.К., — засмеялся он. — От Мака. Шутка.

— Мне все еще не до шуток.

— А это и не шутка, — он передал мне сложенный листок бумаги. — Прочти и сам посмеешься. Я бы мог изложить тебе суть дела, но лучше ты сам это расшифруй — тогда от тебя не ускользнут прелести прозаического стиля Мака.

Я взглянул на него, потом на листок бумаги. Я отнес листок к письменному столу у стены и начал корпеть над ним. Вскоре сообщение, переписанное обычным человеческим языком, лежало передо мной. Сообщению предшествовал мой кодовый номер и код для наших связников. Сообщение было передано из Вашингтона, округа Колумбия. Текст гласил:

«Донесения женщины-агента в Стокгольме кое у кого вызвали серьезные случаи медвежьей болезни местного значения. Временно, как мы надеемся, твои инструкции меняются. Ты должен по возможности точно установить личность объекта, но повторяю: не выполняй прочие пункты ранее полученных инструкций. Найди его, держи его в поле зрения, но, смотри, чтобы ни один волос не упал с его милой головки. Осознай всю трудность задания и войди в наше положение. Изо всех сил стараюсь излечить здешних больных (см. выше). Будь готов к сигналу начать атаку, но ни при каких условиях ничего не предпринимай, пока не получишь сигнал. Повторяю: ни при каких условиях. Это приказ. Это приказ. Никакой самодеятельности, черт тебя побери, или нам крышка.

С любовью, Мак».

Когда я приехал в аэропорт, Лу Тейлор уже нетерпеливо дожидалась меня. Я приехал на такси, потому что после беседы с Вэнсом заснул и не успел к рейсу на автобусе-экспрессе.

— Я уже начала думать, что вы опоздаете, — сказала она, и, оглядев меня внимательно, добавила: — Господи, что с вами стряслось?

Моя. порванная губа производила не слишком устрашающее впечатление, хотя болела страшно, и я надеялся, что темные очки скрыли фингал. Как выяснилось, надежда моя была напрасной.

— Вы не поверите, но я в темноте наткнулся на шкаф. Она засмеялась:

— В одном вы правы: я не верю.

Я усмехнулся:

— Ладно, скажу вам правду. Я долго не мог заснуть и решил прогуляться по городу поздно вечером. Вдруг из кустов выскочили трое громил и без всякой причины отделали меня. Разумеется, как и подобает добропорядочному американцу, я показал всем троим, где раки зимуют, но одному из них все же посчастливилось найти брешь в моей обороне.

— Звучит правдоподобно, — сказала она. — Но лучше бы вы сдали все эти свои сумки — у нас мало времени до посадки. Дайте-ка я вам помогу.

— Только осторожнее с фотоаппаратом! Если уроните — нам можно будет возвращаться.

В Швеции пассажирам не разрешается фотографировать с самолета, так что, думаю, не все свихнувшиеся агенты службы безопасности съехались со всего света в Нью-Мексико — хотя, когда я бываю в родном штате, мне кажется, что именно так оно и есть. Тем не менее, я занял место у иллюминатора. Лу сказала, что ей все равно где сидеть. С борта самолета, по ее словам, панорама везде одинакова, а она уже дважды летала по этому маршруту, собирая материал для статьи.

Через некоторое время стюардесса объявила по-шведски и английски, что мы летим на высоте девятисот метров и что в Лулио мы прибудем приблизительно через два с половиной часа. Лу сообщила мне, что высота полета составляет примерно две тысячи семьсот футов, поскольку, по ее словам, европейский метр чуть больше американского ярда — тридцать девять и четыре десятых дюйма, если быть точным. Внизу под нами уже показались леса, поля, красные крыши, множество озер и ручьев и опять леса, леса… У меня было такое чувство, что я уже когда-то все это видел, хотя в этих краях никогда не был — только в Британии и в континентальной Европе. Просто подобные картины рисовались в моем романтическом воображении при воспоминании о том, что мои далекие предки — выходцы из этой страны. Должно быть, парень по имени Келли должен испытывать то же самое, пролетая над зелеными просторами Ирландии.

Потом мы сделали вираж над Ботническим заливом — длинным балтийским пальцем, отделяющим Швецию от Финляндии, и скоро смотреть было не на что: кругом расстилалась водная гладь, взъерошенная порывами бриза. Я обернулся к своей спутнице и увидел, что она спит. Во сне она выглядела очень мило, но в свои двадцать шесть — эту тайну выдала ее анкета — она уже не была столь молода, чтобы, увидев ее спящей, мужчина мог бы испытать сентиментальные чувства. Только юные во сне кажутся истинно прекрасными. Их окружает некая аура невинности — в независимости от того, какими бы капризными чудовищами они ни оказались после пробуждения. Многие из нас уже давно растратили подобную невинность. Так что нам стоит благодарить Всевышнего, если мы спим с закрытым ртом и не храпим.

На ней была коричневая шерстяная юбка — довольно приятного цвета ржавчины — и такой же свитер с достаточно высокой горловиной, чтобы скрыть шрам на шее. Свитер был связан из хорошей шерсти, но не из кашемира: она, видно, не любила шибко тратиться на тряпки. А вот ее обувь была несколько не по возрасту. На ногах у нее были здоровенные английские ботинки на толстой подошве. Хотя я по достоинству оценил ее здравомыслие, должен все же заметить, что отдаю предпочтение женщинам в туфлях на высоких каблуках. Ну, во всяком случае, она оказалась достаточно благопристойной, чтобы не забыть надеть чулки. Если и есть что-то на свете, от чего меня тошнит, так это вид взрослой женщины в девчачьих гольфах.