Олег Алякринский - Охота вслепую

Сердце ликовало. Он никак не мог поверить, что вот так вдруг, в три дня и три ночи, перенесся, как на волшебном ковре-самолете, из Ленинграда в Германию. Услышав за спиной английскую речь, он обратился к матросу в бело-синей форме и спросил, что это за порт. Тот расхохотался и, покрутив пальцем у виска, коротко ответил:

— Hamburg, old chum!

Гамбург! Степан не отпускал веселого матроса.

— А где можно записаться рабочим на судно?

Матрос махнул рукой в сторону двухэтажного серого здания, где размещалась портовая контора.

В конторе у Юрьева сразу потребовали документы. А он, памятуя о своей нордической внешности, нагло назвался Йоханом Лиелупиньшем, жителем Риги, и сказал, что документы потерял и хочет наняться на любое судно на любую работу. Скучающий чиновник — лысоватый дядька с длинной, как огурец, головой и в самых обычных сатиновых нарукавниках, какие обычно носят советские бухгалтеры, полистал толстенную замусоленную тетрадь и предложил место грузчика на «Ruprecht Emke», идущем в Йоханнесбург с грузом советских алюминиевых чушек. С довольствием, но без жалованья.

Йоханнесбург? Это где? В ЮАР — на другом конце глобуса… Ну и ладненько! Не все ли равно? Лишь бы подальше от Союза! И новоиспеченный Йохан Лиелупиньш поставил размашистую закорючку там, где ему указал огурцовоголовый дядька в нарукавниках.

Они сидели на поваленной сосне в лесочке уже часа два. Предрассветный холод пронизывал до костей, и Варяга не спасал ни теплый плащ на шерстяной подкладке, ни мохеровый свитер толстой вязки — недавний подарок Людмилы. Степан, утомленный долгим своим рассказом, умолк, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Из беспросветной ночной тьмы донеслось далекое урчание мощного мотора. Варяг невольно вздрогнул от ощущения, что время вдруг потекло вспять и он снова очутился в том подмосковном лесу рядом с железной дорогой, где несколько месяцев назад они с Чижевским спасались от ментовской облавы. Он мотнул головой, отгоняя тревожное наваждение. Сержант привстал и стал напряженно вглядываться во мглу.

— Трактор, — послушав, успокоил он Владислава. — С ночной попойки или с гулянки едут… Ф-фермеры, прости господи! — добавил он презрительно и сплюнул. — С такими вот трактористами нам придется Америку догонять и перегонять! Представляешь?

Он еще хотел что-то добавить, но не успел. Сзади в ночной тиши гулко хрустнула ветка, и тут же раздался хриплый выкрик:

— А ну, бросай, что у вас там! И руки за голову!

Варяг резко обернулся, сноп яркого света ударил ему в лицо. От неожиданности он зажмурился и прикрыл глаза ладонью. Сержант поднялся, повернувшись на голос, и очень спокойно и миролюбиво, как успокаивают расплакавшегося ребенка, произнес:

— Тихо, дядя, а то у меня инфаркт случится. Ну че ты разорался, а? Видишь, мы тихие люди, на последний поезд опоздали, вот сидим отдыхаем… Ждем.

Его мерный уверенный голос, видимо, произвел благоприятное впечатление на ночного пришельца, и тот приопустил фонарь, но менее сварливым оттого не стал:

— Не знаю я, какой такой поезд в четыре утра вы ждете! Никаких поездов до шести не будет. А ну показывай, что у тебя там.

— Да это ж просто сумка с вещами, — помедлив, ответил Сержант, с досадой подумав, что, если этот настырный старикан с фонарем попытается пошмонать его портплед, где лежит в собранном виде автомат «узи-супер», дело примет критический оборот. Старикана, вероятно, придется обезвредить, что в данных обстоятельствах было совершенно излишне. — Вещички там, уважаемый. Я ж тебе говорю: опоздали на питерский поезд.

— И на какой же? — насмешливо поинтересовался старикан.

Только теперь Степан разобрал, что тот был одет в черную железнодорожную тужурку с блестящими пуговицами и в потертую шапку-ушанку с бляхой на лбу. В одной руке у него был фонарь железнодорожного обходчика, а в другой он сжимал охотничье ружьишко. Сержант невольно усмехнулся: как ни тщился старый обходчик изобразить из себя сурового стража этих заповедных мест, вид у него был жалкий.

Тут в разговор встрял Варяг. Он встал с суковатого бревна и, шагнув вперед, достал из кармана пиджака краснокожее удостоверение с золотыми тиснеными буквами:

— Здравствуй, мил человек, ну что ты так волнуешься? Вот мои документы, можешь посмотреть: мы не злодеи и не злоумышленники. Я государственный служащий. — С этими словами Владислав протянул обходчику раскрытую ксиву.

Тот неуверенно взял книжечку и посветил фонарем на заламинированную фотографию и надпись. Прочитал, смущенно кашлянул:

— Так это… чего же вы тут, Владислав Геннадьич… В лесу-mo холодновато ночью. Пошли ко мне.

— Вот это другой разговор, дядя! — повеселел Сержант.

— Кто вор? — недовольно переспросил обходчик и обиженно крякнул. — Я уж тут восемнадцатый год служу а вором никто не обзывал.

Владислав и Сержант, переглянувшись, рассмеялись.

— Что, отец, паровозные свистки да тепловозные гудки слух притупили? Глуховат на ухо стал? — Сержант махнул рукой. — Я говорю, «другой разговор». Ладно, пошли к тебе. А то и впрямь тут свежо.

Не успели они пройти и десятка шагов, как в кармане у Варяга запиликал сотовый. Звонил Филат. Он сообщил, что Саня Зарецкий со своими пацанами уже съехал с трассы «Россия» в районе Чудова и вышел на финишную прямую, так что минут через сорок, если не заблудится на проселках, пришвартуется в Заозерье.

…Они сидели в сторожке путевого обходчика Константина Егоровича — который уже поставил старенький чайник на электроплитку и собирал на стол нехитрую закуску.

— Ты что, Владик? — напрягся Сержант, заметив тревогу на лице друга. — Какие-то проблемы?

Варяг медленно кивнул. Он тронул переносицу и смахнул невидимую капельку пота.

— Мы когда сейчас с Филатом говорили, я подумал: уж не приросли ли к его трубе чужие уши. Что-то там сомнительный шумок послышался. Не исключено, — решительно добавил он. — Не исключено. Ведь когда мне тот доброхот вчера утром позвонил, он точно знал, куда я еду. И к кому, может быть, тоже знал. Уж не Филатов ли телефон слушал? Все это мне уже начинает напоминать наши с Чижевским скачки с препятствиями… — Варяг вдруг вспомнил совсем еще недавнее происшествие в подмосковном лесу, когда взвод омоновцев окружил сторожку егеря и устроил там показательный шмон. Ему не хотелось снова подвергать риску здоровье, а может быть, и саму жизнь ни в чем не повинного старика-добряка. Он резко поднялся с колченогого стула. — Слушай, Егорыч, ты извини нас, отец, но мы у тебя не останемся. За нами должны скоро подъехать и забрать. Подождем у переезда, у шлагбаума.