Олег Алякринский - Охота вслепую

Если у курсантов в голове роились подобные мысли, то Сержант ни о чем таком не думал. В минуты смертельной опасности он утрачивал способность думать, анализировать, делать выводы, всецело полагаясь на мудрость тела, на таящиеся в нем древние охотничьи инстинкты дикого зверя, на свою молниеносную реакцию, никогда прежде его не подводившую… Острое узкое лезвие еще сверкало в полете, когда цепкие пальцы Сержанта сорвали застежку кобуры, выхватили пистолет. Ни прицеливаться, ни даже на то, чтобы поднять руку, времени не было, поэтому Сержант выстрелил прямо от бедра.

Все видели — или всем только показалось, что они видели, — как пуля настигла лезвие на полпути, и стальная полоска расщепилась блестящим веером.

Сержант поднял руку с дымящимся пистолетом. Его обуяло давно не испытываемое волнение, какое-то злобное возбуждение, передавшееся руке с зажатым в ней пистолетом, пальцу, лежащему на спусковом крючке. И, повиновавшись властному импульсу, он продолжал стрелять до тех пор, пока не опустошил обойму.

Первые две пули он всадил в сосну, возле которой застыл обомлевший Шаман. Пули взвизгнули около правого уха курсанта, и тому почудилось, что он оглох. Другие четыре горячей волной обожгли ему шею в четырех местах, и Шаману показалось, что у него пробита сонная артерия.

…Сержант опустил руку, сунул затихший пистолет в кобуру, отвернулся и молча зашагал прочь. Он даже не стал смотреть, куда попал, но все видели, что он не промахнулся: кусочки коры взметнулись над головой у Шамана, которому почудилось, что и эти древесные кусочки, и осколки металла хотя и не причинили ему никакого вреда, но на самом деле вырвали из его души что-то такое, без чего он уже не сможет быть прежним Шаманом — неустрашимым бойцом, имевшим право презирать других и осознававшим свое превосходство. Все будет теперь по-другому, понял Шаман, не имея сил отойти от дерева, забыть, что он только что был живой мишенью для феноменального мастера-стрелка, не знавшего промаха.

После этого происшествия все в тульском лагере пошло по-иному. С того дня курсанты по-настоящему зауважали своего инструктора. Теперь парней словно подменили: на полосе препятствий, на стрельбище, на тактических занятиях все старались показать Сержанту свою удаль, сноровку и ум — тем более что каждый из них уже имел боевой опыт, никого не надо было учить с азов, а оставалось только доводить до совершенства уже накопленное…

Курсанты жили в бараках, в комнатах по двое. Здесь они только ночевали, весь день проводя на свежем воздухе. Помня, что на подготовку бойцов ему отвели лишь три месяца, Сержант и сам работал на износ, но и им не давал поблажек. Подъем в шесть утра, зарядка, завтрак, краткий отдых («оправка»), а потом изнурительный кросс по лесу или занятия на полосе препятствий. Самыми сложными были занятия с симуляцией перекрестного обстрела на местности, чтобы курсанты овладели навыками использования естественных укрытий. Многие роптали поначалу, но Сержант твердо пресек разговорчики, заявив, что всем пригодится умение машинально, почти инстинктивно прятаться от шальных пуль, гранат и снарядов.

— Живее! Живее! Бегом! — орал Сержант. — Никогда не бегите по прямой, ищите любую нору, любую щель, стенку, колодец! Метко стрелять — это еще не самое главное! Надо уметь в нужный момент уходить с огневой позиции. Мне камикадзе не нужны, мне нужны профессиональные стрелки многоразового действия!

Сержант учил курсантов уверенно обращаться с любым видом оружия, благо люди Щербатова под водительством Ангела доставили ему сюда целый арсенал. В тщательно охраняемом оружейном бараке хранилось стрелковое оружие советского и иностранного производства: пистолеты и револьверы, автоматы и винтовки, а также более серьезные игрушки: гранатометы, пулеметы, огнеметы, переносные ракетные комплексы, противотанковые ружья, различного рода взрывные устройства — словом, все необходимое для эффективного «причинения смерти» как отдельному человеку, так и крупным группам.

В ходе обучения Сержант постоянно держал Шамана в поле зрения. Еще после той стычки у него осталось — на уровне подсознания, — ощущение, что с этим курсантом у него намечается психологическая несовместимость. Насколько серьезными могут быть последствия этой несовместимости, он еще не понял. Вернее, он был настолько занят подготовкой других, что не имел ни времени, ни желания решать психологические проблемы одного курсанта.

На рассвете, в четыре тридцать, Сержант построил курсантов и оглядел шеренгу. Хмурые, невыспавшиеся лица. Истекшие две недели всех здорово вымотали. Он и сам умаялся, но старался держаться, не подавая признаков утомления. Инструктор стоял перед личным составом в перетянутом армейским ремнем старом пятнистом комбинезоне немецкого пошива, который уже лет пять служил ему талисманом во многих передрягах и в пяти-шести местах был пробит отнюдь не шальной, а прицельно выпущенной пулей. Но пока, видно, судьба к нему благоволила.

— Где Шаман? — спохватился он, недосчитавшись одного. Курсанта и впрямь не было в строю.

Все переглянулись. Никто не видел Шамана с вечера.

— Сизый! — У Сержанта екнуло сердце от предчувствия беды. — Сбегай посмотри: может, спит в кубрике… Парень вчера, похоже, малость подустал.

Курсанты восприняли слова Сержанта как шутку. Домовой коротко засмеялся, словно заржал… Да и другие недобро загоготали.

Но Сержанту было не до смеха. Он уже догадался, что произошло, и сквозь зубы матерился на чем свет стоит. Вот дурья башка, не понял, насколько все тут серьезно, и решил в бега податься, самолюбие заело… Ну что ж, не первый ты, дурила, и не последний… Сержант в последний раз вспомнил смуглое лицо и злобный колючий взгляд исподлобья — и поймал себя на ощущении, что знакомое лицо Шамана как-то сразу поблекло в сознании и вместо него выплыл безликий силуэт. Это была мишень, имеющая черты сходства с Шаманом, но в реальности представлявшая собой не более чем немой объект по кличке Шаман, который ему — или его подручным — предстоит скоро уничтожить… Так случалось всегда, когда Сержант в очередной раз выходил на охоту. Ему всегда предстояло искать, настигать и убивать человека, но еще в Легионе ему вбили в голову главную заповедь наемника: нельзя относиться к тому, за кем охотишься, как к живому человеку, — нельзя видеть его лицо, нельзя слышать его голос, нельзя воспринимать его как себе равного… Он — твоя добыча, бездушное существо, которому судьбой уготовано умереть от твоей пули, — и больше ничего. Такой добычей стал в этот момент сбежавший курсант…

Прибежал Сизый с кратким, ожидавшимся, рапортом: нигде нет. И его «калаш» пропал из оружейной. Накануне Шаман лег спать в одиннадцать, а поутру, перед самым рассветом, его сосед по кубрику Питон выходил на двор до ветру и видел, что Шаман лежит себе под одеялом. Спал или не спал — вопрос другой.