Андрей Воронин - Из любви к искусству

– Да в основном торчал, как хрен в огороде, – ответил Борис. – Ты же знаешь ментов! Они быстро только бабки в карман прятать умеют. Все остальное у них происходит медленно и скорбно. Сначала он будет полчаса ходить вокруг да около, потом еще двадцать минут станет расспрашивать, зачем тебе это надо, потом еще десять минут чесать яйца… А потом скажет, что пойдет посмотреть, не вертится ли поблизости начальство, пропадет на час и вернется уже бухой.

– Коз-з-злы, – сквозь зубы процедил Самсон. – Так куда поедем-то?

Борис не глядя сунул ему бумажку с адресом. – Клин, – вслух прочел Самсон. – Это даже хорошо, что за городом, вот только надо бы заправиться.

На заправке их почти одновременно осенила еще одна идея, и они поехали не в Клин, как намеревались, а к одному из своих «коллег».

«Коллегу» звали Степашкой за весьма отдаленное внешнее сходство с бывшим премьер-министром Степашиным. Жил Степашка в Северном Бутово в двухкомнатной квартире вместе с женой и дочкой, которых, как ни странно, очень любил и которые видели в нем только временный источник финансовых средств. Черпали они из этого источника, не стесняясь и не особенно церемонясь при выборе средств. Например, Степашка старался не приходить домой пьяным. Делал он это вовсе не потому, что боялся огорчить семью, а потому, что твердо знал: пока он будет спать пьяным сном, жена и дочь вывернут все его карманы и заберут деньги до последней копейки, а утром скажут, что так и было. Да еще и потребуют компенсации морального ущерба – разумеется, денежной.

Пытаться открыть Степашке глаза было бесполезно. Самсон отлично помнил, как однажды Батон сказал Степашке, что его жена и дочь просто два паразита, которые не угомонятся, пока не выпьют из него всю кровь. «А когда высосут досуха, – говорил Батон, жестикулируя зажатой в руке бутылкой пива, – вот тогда они вытрут об тебя ноги и пойдут искать, к кому бы еще присосаться.» Степашка пожал плечами, молча взял у Батона бутылку (тот не возражал, решив, что братан просто хочет глоточек пива), коротко размахнулся и разбил бутылку вдребезги о голову Батона. С тех пор Батон ходил со шрамом на лбу и избегал общаться со Степашкой.

Но Батон был прав, как бы ни относился к этому сам Степашка. Лучшим доказательством его правоты служило то, что Степашка постоянно нуждался в деньгах, хотя очень редко кутил, сторонился казино и вообще азартных игр, а одевался так, что над ним уже давно перестали даже подшучивать по этому поводу. Самсон и Борис решили, что двухсот долларов – по сотне с носа – будет вполне достаточно для того, чтобы подвигнуть Степашку на участие в задуманном ими мероприятии.

Как и ожидалось, Степашка поначалу заколебался, но, когда Самсон похрустел перед его лицом двумя новенькими портретами президента Франклина, от колебаний не осталось и следа. Тем более что, как объяснил ему Борис, ничего особенного от него не требовалось.

Втроем они подъехали на платную стоянку и сменили приметную красную «девятку» Самсона на незнакомую Дорогину «мазду» Степашки. То, что «мазда» оказалась на стоянке, можно было считать чудом: супруга Степашки, которую все, кроме ее мужа, за глаза называли клопихой, никогда не скрывала своего отвращения к общественному транспорту. Сегодня она не взяла машину только потому, что накануне помяла переднее крыло и разбила подфарник. Поврежденный автомобиль нанес бы непоправимый урон ее тщательно создаваемому имиджу респектабельной дамы. Зато Степашка в своих растоптанных кроссовках, линялых джинсах и обтерханной замшевой курточке никак не тянул на респектабельного господина, чем и остался в данном случае весьма доволен.

Чижик и Каланча все еще не подавали признаков жизни, и приятели отправились в Клин. Самсона всю дорогу терзали нехорошие предчувствия, и даже тяжесть лежавшего за пазухой пистолета на сей раз не успокаивала: один раз они уже пытались угрожать Дорогину пистолетом. Где он теперь, этот пистолет? То-то и оно, что у Дорогина… Впрочем, Самсон не подавал виду, что боится Муму, по той простой причине, что Петровича он боялся сильнее.

Борис всю дорогу развлекался тем, что пускал солнечных зайчиков отполированным лезвием своего охотничьего ножа, безумно раздражая этим Самсона. Нож этот был, по словам Бориса, изготовлен по индивидуальному чертежу из какой-то особенной стали и мог Перерубить любое другое лезвие пополам. Нож и вправду был хорош: длинный, широкий, с хищно вытянутым вперед и вверх острым, как игла, кончиком, с зазубринами на спинке и, разумеется, с желобком для стока крови, который Борис именовал неприятным словечком «кровоспуск». Но насчет стали и индивидуального чертежа Борис беззастенчиво врал: Самсону было хорошо известно, что Борис выиграл нож у Клеща в «железку», а Клещ в свое время купил его по дешевке у зека, который выточил этот тесак чуть ли не из автомобильной рессоры.

Когда они наконец отыскали на некотором удалении от города просторный особняк, солнце уже опустилось за лес и начало понемногу смеркаться. Никакого плана на тот случай, если Дорогин окажется дома, у них не было, и Самсон вздохнул с огромным облегчением, когда увидел, что все окна огромного дома темны, несмотря на сгущающиеся сумерки. Перспектива втроем штурмовать эту крепость Самсону ничуть не улыбалась.

– Может, подождем хозяина внутри? – предложил легкомысленный Борис.

– Дверь ломать придется, – опередив Самсона, ответил Степашка. – Или окно. А если хата на сигнализации? От ментов отстреливаться будем? Я вам, конечно, не указ, но сам за двести тугриков под ментовские автоматы не полезу. Мне бабки нужны, но не до такой степени. Вернуть вам баксы?

– Ладно, – проворчал Борис, – чего ты завелся? Не хочешь – не надо. Разворачивай свою телегу. Сделаем, как договорились.

Степашка развернулся, зацепив колесами обочину и подняв облако пыли. Самсон обернулся и посмотрел на дом. Дом был чертовски хорош. Кто бы мог подумать, что такой невзрачный и никому не известный тип живет в таких хоромах! Или он чей-нибудь телохранитель, а Белкиной помогал в рамках художественной самодеятельности?

Так или иначе, при виде этого удаляющегося дома Самсон испытывал чувство, похожее на то, которое испытывает, наверное, приговоренный к смерти, узнав о помиловании. Хотя какое там, к черту, помилование! Так, коротенькая отсрочка, но и это приятно…

Степашка остановил машину на обочине. Кругом шумел сосновый лес, тень которого уже целиком накрыла дорогу и густела прямо на глазах, сливаясь с наползающими сумерками. Асфальтированный проселок был совершенно пуст, а лесной шум должен был бесследно поглотить звуки выстрелов. Найти лучшее место было бы очень трудно, и Самсон, которому до сих пор было немного не по себе, одобрительно похлопал по плечу сидевшего за рулем Степашку.