Андрей Воронин - За свои слова ответишь

«Случилось что?» – подумал главврач, ускоряя шаг.

То, что происходило в последние дни в клинике, его, естественно, беспокоило. Срывы следовали один за другим, к счастью пока не фатальные, ситуацию удавалось удерживать под контролем. Но там, где случаются проколы, непременно что-то прогнило, а прогнившее судно рискует в ближайшее время пойти на дно.

"То ли охрану нужно усилить, то ли сменить тактику?

А может, на время лучше вообще затаиться, законсервировать подземную клинику? Вот только Шнайдер пойдет на поправку, тогда и приостановимся. Черт с ними, с деньгами, свобода и жизнь дороже. И Грязнов стал нервным в последние дни…"

Хазаров вошел в здание с черного хода, с загрузочной рампы. Повсюду следы грязных ног, валялись обрывки травы, вырванной с корнем.

«Черт знает что такое!»

Он поднялся на второй этаж и тут же в приемной обнаружил задремавшего с журналом в руках хирурга.

– Долго ждали? – спросил он, тронув медика за плечо.

Тот сразу дернулся, будто ему в затылок ткнулся ствол холодного пистолета.

– А, это вы, – облегченно вздохнул хирург и тут же воровато огляделся. – Безобразие какое-то! Представляете, спускаюсь я к Шнайдеру, а там грязь, листья…

–В чем дело?

– Грязнов ваш. Беспредел творится. Его мордовороты мужика какого-то скрутили, вниз снесли и в предоперационной к столу пристегнули.

– Вы сказали Грязнову, чтобы его люди убрались из клиники?

Хирург заметно погрустнел.

– Конечно говорил, только он и слушать меня не хочет.

– Неужели?

И тут хирург мстительно добавил:

– Говорит, не вы, а он здесь главный. Вы уж попробуйте порядок навести.

Главврач Хазаров особо не подал виду, что происшествие его взволновало, он не любил выносить внутренние дрязги на суд посторонних. С Грязновым, если тот позволял себе лишнее, предпочитал разбираться с глазу на глаз.

– Сейчас узнаю, трудно так сразу сказать, – и он шагнул за дверь.

Хирург двинулся за ним.

– Я все понимаю, у него свои сложности, но есть же элементарные правила! – слышал главврач за собой бессвязное бормотание хирурга, словно оправдывавшегося перед самим собой от бессилия. – Стерильность, реабилитационный период." Я не могу так работать.

– Я же сказал, разберусь, – зло бросил главврач, сбегая по крутой лестнице вниз.

Ему редко приходилось собственноручно открывать тяжелую металлическую дверь, рассчитанную на то, чтобы удержать ударную волну ядерного взрыва, обычно он спускался вниз с кем-то из персонала. От волнения Марат Иванович даже не сразу сообразил, в какую сторону следует крутить маховик. Хорошо смазанные петли не скрипнули.

Беспорядок тут же бросился в глаза: грязь, листья, следы рифленых подошв, которые вели к предоперационной.

– Я же говорил вам, черт знает что!

– Подождите здесь.

– Да и Анна, жена Шнайдера, волновалась, – добавил хирург шепотом.

– С ней я тоже поговорю, – как можно спокойнее сказал главврач и зашагал вдоль цепочки следов, ведущих к застекленной двери.

Он увидел странную картину: одетый в пальто, хоть тут и было тепло, Грязнов сидел на столе и, хищно улыбаясь, смотрел на пристегнутого кожаными ремнями могучего мужчину, лежавшего без сознания. Чуть поодаль стояли Николай с Толяном.

При появлении главного врача они немного смутились, Николай попытался правым чистым ботинком прикрыть перепачканный глиной левый, Толян же заложил за спину грязные, в кровяных подтеках руки.

– Валерий, что такое?

Грязнов лишь посмотрел на вошедшего и вновь перевел взгляд на Рублева.

– Ты можешь объяснить?

– Друга встретил, – внезапно расхохотался Грязнов.

Его смех показался главврачу несколько сумасшедшим, у него даже мелькнула мысль, не пьян ли Грязнов. Еще эхом отдавался смех в лишенном мягкой мебели помещении, а Валерий уже соскочил со стола и предупредительно вскинул руку:

– Я все понимаю, не идиот, слава Богу. Но есть случаи, когда тяжело отказать себе в удовольствии.

– Ты хоть понимаешь, Валерий, что наделал?

– Мне начхать на вашего Шнайдера и на его похотливую сучку!

– Я с ней еще не говорил, – не стал возражать против такого определения Анны главврач, он сам ее недолюбливал.

Хазаров обернулся, ища поддержки, но хирурга рядом не оказалось.

«Вести разговор одному против троих – это проигрыш», – подумал он.

– Разобраться надо, – главврач покосился на Николая с Толяном, те и сами были бы рады убраться отсюда.

– Идите, я вас найду, – бросил Грязнов, – дело вы свое сделали и, надо сказать, чисто, – он специально произнес это неуместное в данной ситуации слово.

Оставляя грязные следы, мужчины двинулись к выходу.

– Ты что-нибудь понял? – спросил Толян.

– Хрен его знает, – пожал плечами Николай, – но кажется, Грязнов знал этого мужика раньше.

– Догадливый, – съязвил Толян, – я это и без тебя понял. А что он с ним собирается делать? Может, как донора предложить Хазарову хочет?

– Для донора он староват.

– Мало ли чего, мужик здоровый, наверное, и печень не отпита…

– Не наше это с тобой дело, нам не за это деньги платят.

– А ты хоть знаешь, за что мы деньги получаем?

– За то, что молчим.

– Вот, правильно сказал.

Мужчины выбрались на свежий воздух и с удовольствием закурили.

Анна прогуливалась неподалеку в наброшенной на плечи шубке, халатик она оставила внизу.

– Красивая баба, – мечтательно произнес Николай, – но стерва такая, что пробы ставить негде. И как только Шнайдер этого не видит?

– А ему, наверное, такие и нравятся, – сделал вывод Толян. – Женщины, они всегда так: чем красивее, тем стервознее.

– Не обязательно, – сказал Николай, отличавшийся большим жизненным опытом. – Но я гляжу на нее и думаю, ни мне, ни тебе переспать с ней не светит.

– Это еще почему?

– Денег не хватит.

– Не думаю, чтобы она больше двух сотен стоила.

– А ты их заплатишь?

Толян искренне задумался, словно бы ему прямо сейчас предстояло выложить две сотни за сомнительное удовольствие переспать с Анной.

– Деньги-то есть, не вопрос, но, наверное, ничего не получилось бы. У меня из головы эти две сотни не выходили бы, хрен не поднялся бы.

– Правильно рассуждаешь, – Николай глубоко затянулся, он курил жадно, как любой человек после долгого перерыва, ощущая вкус и запах табачного дыма. – Я бы другое хотел тебе сказать: нравится всегда недоступное. Это для нас с тобой она предел мечтаний, а небось Шнайдеру сидит уже вот здесь, – и он провел ладонью по шее.

– Тогда уж и не знаю, что его может возбуждать.

– Его сейчас уже ни хрена не возбуждает. Прорезали бы тебе дырку в боку, ты бы тоже о бабах не думал.

– Нет, не могу, я всегда о них думаю.

А фрау Шнайдер, словно специально издевалась над молодыми мужчинами, прохаживалась взад-вперед, как на подиуме, хоть и ни разу не посмотрела в их сторону. Она знала, мало найдется мужиков, способных равнодушно смотреть на ее прелести. Читать она не привыкла, смотреть телевизор ей уже опротивело, осталось единственное развлечение: возбуждать, а потом прокидывать мужиков.