Андрей Воронин - Закон против тебя

– Не знаю я никакого парня, – продолжая кланяться прохожим и протягивать им оттопыренный передник, быстро проговорила старуха. – Перепутал ты, сынок. Ступай себе с богом, родимый, не знаю я, кого тебе надо.

– Ах ты, ведьма, – сдерживаясь из последних сил, процедил Борис Иванович. – Ах ты, старая карга!

Тут его довольно грубо взяли за оба локтя.

Борис Иванович со вздохом обернулся, уверенный, что опять начались неприятности с милицией, но это была не милиция.

Справа от него стоял высокий сутулый парень лет тридцати, кучерявый и смуглолицый. Слева обнаружился такой же смуглый, но более приземистый крепыш, скаливший в неискренней улыбке золотые зубы.

Еще один цыган, на вид постарше этих двоих, вдруг возник прямо перед Борисом Ивановичем.

– Нехорошо, ром, – сказал он, разглаживая усы. – Зачем пристаешь к пожилому человеку? Зачем обижаешь? Она и так жизнью обижена. Ты солидный, красивый, деньги у тебя есть, квартира, женщина… Зачем несчастную старуху мучаешь? Ступай домой, ром, веди себя прилично.

– Не понял, – сказал Борис Иванович и для пробы шевельнул локтями. Стоявшие по бокам цыгане крепче сдавили его предплечья. – Вы кто, ребята?

– Не твое дело, козел, – сказал сутулый, обладавший, как показалось Борису Ивановичу, весьма вспыльчивым и раздражительным характером. – Греби отсюда, пока цел.

– Он дело говорит, ром, – доброжелательным тоном сказал усатый.

– Ага, – сказал Борис Иванович и пнул усатого в пах, Усатый охнул и присел, схватившись руками за ушибленное место. На некоторое время о нем можно было забыть. Комбат резко двинул левым локтем. Коротышка с золотыми зубами тоже согнулся пополам, обхватив руками живот. Пользуясь тем, что его левая рука освободилась, Борис Иванович коротко размахнулся и сильно ударил сутулого кулаком в середину лица. Раздался неприятный хруст, и сутулый плашмя рухнул на асфальт, не успев даже схватиться за сломанный нос.

Борис Иванович снова двинул левым локтем, свалив коротышку сокрушительным ударом в челюсть, и выбросил вперед правый кулак, который с высокой точностью угодил в подбородок усатому. Усатый опустился на колени, пару раз качнулся из стороны в сторону и медленно, с достоинством улегся на бок, свернувшись калачиком на пыльном асфальте.

Тут Борис Иванович заметил, что старуха, из-за которой разгорелся сыр-бор, потихонечку, бочком продвигается в сторону входа в метро, нацеливаясь под шумок улизнуть. Он шагнул вперед, вытянув перед собой руку, чтобы преградить старухе путь, но та с неожиданной для ее возраста прытью нырнула под его руку и, подобрав застиранную юбку, бросилась наутек, резво перебирая худыми бледными ногами в мужских носках и растоптанных полуботинках армейского образца.

Борис Иванович одним прыжком настиг шуструю «бабулю» и попытался ухватить ее за плечо. Старуха увернулась, и Борис Иванович зацепил рукой кончик ветхого синего платка, которым была повязана голова нищенки.

Платок легко соскользнул с головы вместе с седым косматым париком, и Борис Иванович увидел улепетывающего со всех ног плюгавого лысого мужичонку лет сорока пяти – пятидесяти, одетого в старое женское тряпье.

– Стой, зараза! – взревел Борис Иванович, бросаясь вдогонку.

Прохожие шарахнулись во все стороны, но недостаточно проворно: Марфуша споткнулся о чью-то не убранную вовремя ногу и растянулся на асфальте в двух шагах от входа в метро. Комбат настиг его, без дальнейших церемоний ухватил за шиворот, встряхнул, как терьер крысу, и поволок туда, где на асфальте «отдыхали» трое цыган-телохранителей. На полпути он поставил Марфушу на ноги и погнал его перед собой, как отбившуюся от стада овцу, время от времени придавая ему ускорение пинками.

Его опять схватили за плечо. Борис Иванович коротко выругался, развернулся на сто восемьдесят градусов и так, с разворота, от души врезал стоявшему позади него человеку по физиономии. В тот миг, когда его кулак с глухим звуком соприкоснулся с подбородком неприятеля, Комбат заметил форменную рубашку, погоны и кепи с кокардой. Борис Иванович понял, что неприятности с милицией все-таки начались, и огорченно вздохнул. Похоже было, что он опять наломал дров.

В этот момент на него, занося для удара дубинку, набежал второй сержант. Третий, почему-то отставший от своих товарищей, бухал сапогами в отдалении, приближаясь со всей скоростью, на которую был способен.

Борис Иванович увидел на лице милиционера озверелое выражение и быстро выставил перед собой Марфушу, прикрывшись им, как щитом. Дубинка черной молнией мелькнула в воздухе, описав свистящий полукруг, и с треском опустилась на лысую макушку лже-старухи. Марфуша пискнул и обмяк, закатив мутные глаза. Борис Иванович быстро толкнул его бесчувственное тело в объятия сержанта, который, растерявшись от неожиданности, подхватил его под мышки. Это была ошибка, за которую Борис Иванович немедленно наказал своего противника хуком слева. Сержант выронил Марфушу и упал сам, накрыв его собой.

Последний оставшийся в строю сержант, который для разнообразия оказался лейтенантом, резко затормозил в паре метров от Бориса Ивановича и четким заученным движением вскинул пистолет, обхватив правое запястье ладонью левой руки. Он даже прищурил левый глаз, хотя так вертел стволом пистолета, словно хотел взять Бориса Ивановича на мушку всего целиком, с головы до ног. Зеваки поспешно шарахнулись кто куда. Кто-то пронзительно завизжал, и Борис Иванович готов был поклясться, что визжала не женщина.

– Не двигаться! – сделав свирепое лицо, крикнул лейтенант. – Буду стрелять!

– Врешь, – сказал Борис Иванович, – не будешь. По уставу положено давать первый выстрел в воздух для предупреждения, а потом уж бить на поражение. Ну как, я угадал?

На перекошенном, сведенном гримасой лице лейтенанта промелькнула секундная растерянность. Борис Иванович быстро шагнул вперед и ударил ногой по сжимавшей пистолет руке. Пистолет отлетел в сторону и забренчал по асфальту.

Лейтенант охнул, прижимая к груди вывихнутую кисть. На ремне у него висела рация, и Борис Иванович понял, что выбора нет. Старательно рассчитав силу удара, он вырубил лейтенанта, поймал его на полпути к земле и бережно опустил на асфальт.

Все события заняли не больше минуты. Разогнувшись, Комбат огляделся и растерянно пожал плечами.

– Вот дьявольщина, – сказал он. – Поговорить-то и не с кем!

На него глазели. Он понял, что пора уходить, пока кто-нибудь не вызвал ОМОН.

– Эй, мужик, – вдруг окликнул его безногий гитарист. – Ты кого ищешь-то?

– Того парня, который был вот с этой… – он оглянулся на придавленного телом сержанта Марфушу, который все еще не подавал признаков жизни, – то есть с этим… С этим проходимцем, – закончил он, найдя наконец правильное слово.