Андрей Воронин - Закон против тебя

– Это Баклана, что ли? – спросил белобрысый.

– Точно, – сказал Борис Иванович, – Баклана.

– А он тебе кто, – заинтересовался безногий, – сын, брат?

– Друг, – ответил Борис Иванович.

– Опоздал ты, приятель, – сказал белобрысый. – Увезли его перед самым твоим приездом. В «скорую» погрузили и увезли.

– В больницу, что ли?

– Ха, в больницу! Не дай тебе бог попасть в такую «больницу»! Кончать, надо думать, повезли. Все равно он им не работник. Они его все время какой-то наркотой накачивали, чтобы не рыпался, а это, сам понимаешь, дорогое удовольствие. Так что либо кончат, либо оттяпают что-нибудь, чтоб уж был инвалид на все сто.

Тогда ему податься будет некуда.

При упоминании о наркотиках Борис Иванович глухо зарычал сквозь стиснутые зубы. Воспоминания о собственном опыте знакомства с героином были слишком свежи в его памяти, и он подозревал, что они не увянут до самой смерти. Он где-то слышал или читал, что наркомания, как и алкоголизм, – диагноз пожизненный, и имел возможность на собственном горьком опыте убедиться, что это чистая правда.

– Спасибо, ребята, – сказал он попрошайкам. – Скажите, которого из этих, – он кивнул на разбросанные вокруг тела, – мне взять с собой?

– Усатого бери, – посоветовал безногий гитарист. – Если кто-то знает, куда твоего кореша повезли, так это он. Больше некому.

– Спасибо, мужики, – повторил Комбат, взваливая на плечо старшего цыгана. – С меня два литра… е-бэ-жэ.

– Чего? – не понял белобрысый.

– Если будем живы! – перевел Борис Иванович и бегом бросился к машине.

…Когда усатый цыган через несколько минут пришел в себя и со стоном открыл глаза, его немедленно толкнули в солнечное сплетение оттопыренным локтем и хлестко ударили по лицу тыльной стороной ладони. Он отшатнулся в сторону и тут же уперся спиной в боковую стойку – в тесном салоне «запорожца» отшатываться было некуда.

– Я буду задавать вопросы, – сказал ему сидевший за рулем человек, – а ты будешь давать быстрые и точные ответы. Где Баклан?

– А ху-ху не хо-хо? – с трудом шевеля разбитыми губами, сказал цыган. – Ты же покойник! Через полчаса от тебя мокрого места не останется…

– Полчаса – это уйма времени, – сообщил ему водитель. – Полчаса ты не продержишься. Как ты думаешь, сколько минут мне понадобится на то, чтобы накормить тебя твоим собственным, как ты выражаешься, «ху-ху»?

Он резко занес руку, сжав ее в кулак. Цыган инстинктивно прикрыл руками разбитое лицо и понял, что этот сумасшедший прав: полчаса ему не продержаться.

– Хорошо, – сказал он, – слушай. Только имей в виду, что тебе все равно не жить.

– Разберемся, – беспечно ответил водитель. – Ты давай показывай дорогу. Штурманом будешь, мать твою.

– Чтоб ты сдох, – пробормотал цыган.

– Непременно, – ответил Борис Иванович. – Своевременно или несколько позже.

Доктор Кизевич закончил несложные объяснения, закурил и посмотрел исподлобья на Ольгу Дмитриевну.

– Как видите, ничего сложного нет, – сказал он. – Все очень просто. Главное, следите за пульсом и не давайте пациенту ускользнуть. Впрочем, насколько я понял человека, с которым днем говорил по телефону, исход операции повлияет только на размер гонорара. За живого пациента мы с вами, коллега, получим ровно вдвое больше, чем за его тело. По-моему, ради такой суммы стоит попотеть, как вы полагаете?

Кстати, если не секрет, что вы ему вводили? Он очень ослаблен, и сердечко работает с перебоями, как изношенный движок. Не похоже, чтобы это состояние было вызвано болезнью. Да и вены у него, если честно, как у наркомана с большим стажем. Что это за дрянь, которой вы его накачивали?

– Название препарата ничего вам не скажет, – бесцветным голосом ответила Ольга Дмитриевна. Она боролась с подступающей дурнотой, впервые столкнувшись с необходимостью собственноручно претворять свои остроумные выдумки в жизнь. – Но должна вас предупредить, что в таком состоянии общий наркоз наверняка убьет пациента. Проще было бы сразу перерезать ему глотку.

– Гм, – сказал доктор Кизевич, непринужденно присаживаясь на край операционного стола. – Я вижу, вы не в восторге от этой идеи. Хотя, насколько я понял, первоначально она принадлежала вам… Впрочем, это не мое дело. Итак, что вы можете порекомендовать?

– Отложить операцию, – сказала Ольга Дмитриевна. – А лучше вовсе от нее отказаться. Я.., мне кажется, я не созрела для участия в убийстве.

– А я не созрел для самоубийства, – возразил доктор Кизевич. – И потом, мне нужны эти деньги.

Если наркоз может убить пациента, значит, будем резать без наркоза. Как долго будет действовать ваш препарат?

Ольга Дмитриевна потерла лоб, мучительно пытаясь собраться с мыслями. Стены операционной давили на нее, стесняя дыхание, словно ее заживо похоронили. Гладко выбритая физиономия доктора Кизевича плавала у нее перед глазами, как наполненный водородом резиновый шар.

– Час, – сказала она, слыша собственный голос как бы со стороны. – Два часа… Сутки.., я не знаю!

У него неадекватная реакция, суточной дозы ему хватает на два-три часа… Не знаю.

– Но вы ручаетесь за час? – напористо спросил доктор Кизевич, подаваясь вперед. – Хотя бы за час?

– Да. Нет… Не знаю!

– Черт возьми, коллега, – сказал Кизевич, – я вижу, что от вас не много толка. Впрочем, выбирать не приходится. Я надеюсь только, что вы не упадете в обморок в самый ответственный момент.

– Я врач «скорой помощи», – оскорбленным тоном ответила Ольга Дмитриевна.

– Никогда бы не подумал, – проворчал доктор Кизевич, направляясь к умывальнику. – Скажите, чтобы подавали пациента.

Вскоре бесчувственное тело Михаила Бакланова уже лежало на столе. Место Ольги Дмитриевны было в изголовье, и она вздрогнула, встретившись взглядом с осмысленными, полными безмолвной тоски глазами пациента, который не мог не только шевелиться, но даже стонать. Доктор Кизевич возился у столика с инструментами, тихо насвистывая под белой хирургической маской и позвякивая никелированным металлом.

– Погодите, – борясь с новым приступом, сказала она. – Мы должны рискнуть.., должны дать ему наркоз.

Болевой шок убьет его наверняка. Он в сознании.

– Вы уверены? – обернувшись через плечо, недовольно спросил доктор Кизевич. Бледное лицо Ольги Дмитриевны выглядело убедительнее любых слов, и он вздохнул. – Ладно. Раз так, дадим наркоз.

Ольга Дмитриевна снова прерывисто вздохнула и огляделась по сторонам, словно ожидая подсказки. Но в обшитом светлыми сосновыми досками просторном помещении не было никого, кроме нее самой, доктора Кизевича, молчаливой операционной сестры и пациента, который, разумеется, имел собственное мнение по поводу происходивших здесь событий, но высказать его, увы, не мог. Он лежал, вытянувшись во весь рост, на застеленном прочной полиэтиленовой пленкой бильярдном столе барона и, не мигая, смотрел прямо в линзы установленной над операционным полем переносной бестеневой лампы. Справа у стены размещалась стойка с киями и полочка, на которой хранились шары. За приоткрытой дверью в глубине помещения звонко капала вода. Оттуда тянуло влажным теплом и банными запахами – там была сауна.