Андрей Воронин - Число власти

— Обычное дело, — с усмешкой повторил Глеб.

— Ты погоди, — сказал генерал, — это еще не конец. Сгорело, понимаешь, не все. Ну, то, что уцелело, перетащили в какой-то амбар, поставили, как водится, сторожа, повесили замок, опечатали... Не прошло и недели, как во время очередной грозы этот амбар вместе с остатками товара сгорел... Как ты думаешь, отчего?

— Не может быть! — ахнул Глеб.

— От шаровой молнии! И опять при свидетелях. На этот раз сгорело все дотла, подчистую. Так вот, начальник тамошнего ОБХСС мне за бутылкой жаловался. “Пойми, — говорит, — Филиппыч, не могу я их взять! Как я их возьму, когда у меня экономическое образование среднее, а у них — высшее?” Очень он по этому поводу переживал, а мне тогда, грешным делом, и смешно было, и злость брала на этого недотепу. Вот, думаю, работничек! Мне бы, думаю, этого твоего кладовщика на полчасика, я бы с ним провел беседу... И вот теперь, через полтора десятка лет, очень мне неприятно оказаться в том же положении, что и этот бездарный поселковый мент.

— М-да... — задумчиво сказал Глеб. — Ну, вам-то грех жаловаться, вас обошел не какой-то деревенский кладовщик, а целая группа столичных банкиров. Такому противнику и проиграть не стыдно.

— Проигрывать всегда стыдно, — резко возразил Потапчук, — потому что на проигрыш мы не имеем права.

— На вашем месте, — сказал Глеб, — я начертал бы этот лозунг на дверях своего кабинета. Для поднятия боевого духа подчиненных... Ну хорошо. Так с какой стороны мне предлагается войти в этот темный лес?

— Есть одна тропинка, — сказал Потапчук и полез в портфель. — Вот уже лет семь, как в Москве существует полуофициальный клуб банкиров. Это не организация, у них нет ни устава, ни писаных правил, ни зарегистрированного фонда — словом, ничего, даже специального помещения для сборищ. Это просто кружок людей, объединенных общими интересами — как личными, так, разумеется, и деловыми. В то же время их вес в сфере финансов так велик, что с ними считается даже правительство. Словом, если заговор банкиров и существует, то зародился он в этой теплой компании. И именно сейчас, как по заказу, у нас появилась возможность подобраться к этой компании вплотную. Вот, — он положил на стол фотографию немолодого мужчины с неприятным, обрюзгшим лицом и крупной багровой бородавкой на носу. — Это Андрей Васильевич Казаков, глава небезызвестного “Казбанка” и, так сказать, духовный лидер упомянутой группы банкиров. Пару недель назад был убит начальник службы безопасности его банка. Это был классный специалист, в свое время он работал у нас, и я даже был с ним немного знаком... И не надо на меня так смотреть, мы тут ни при чем! Там случилась какая-то темная история с дочкой Казакова, была стрельба, и вот... Словом, Казаков ищет нового начальника охраны. Ищет не торопясь, разборчиво. Ну, героическую биографию мы тебе обеспечим, а твое дело — обаять этого борова и убедить его, что ему нужен именно ты, и никто другой. Войди в круг его приближенных, выясни, не его ли рук это дело, и доложи мне.

— Ясно, — сказал Глеб. — А в какой форме вы предпочли бы видеть мой доклад?

— В обычной, — мрачно буркнул Потапчук. — В форме некролога.

— Истребительная война и безудержный террор, — грустно процитировал Сиверов и залпом допил остывший кофе. — Еще коньяку, Федор Филиппович? Судя по тому, как вы поглядываете на часы, у вас назначено совещание, а перед совещанием просто необходимо основательно заправиться — вам будет спокойнее, а вашим подчиненным веселее...

Генерал возмущенно хрюкнул, но тем не менее подвинул свою рюмку ближе к Сиверову. Они выпили не чокаясь, и Федор Филиппович засобирался восвояси — было уже начало первого.

Валька-Балалайка полулежала на боку поперек кровати, вытянув длинные голые ноги и опираясь на локоть. Формы у нее были пышные, округлые, но она умела лежать так, чтобы подкожный жирок на боках и животе не собирался некрасивыми складками. Это умение вошло у нее в плоть и кровь настолько, что Балалайка контролировала свою позу чисто рефлекторно.

Ее великолепные волосы были распущены, наполовину скрывая лицо и красиво спадая на грудь; в правой руке Валька держала пластиковый стаканчик с остатками шампанского, между пальцами левой у нее дымилась сигарета. Клиент, которого, как выяснилось, звали Алексеем, расхаживал перед ней в чем мать родила и говорил без умолку. Когда он на минутку остановился возле журнального столика, чтобы подлить себе шампанского, и повернулся к кровати спиной, Балалайка украдкой зевнула в ладонь. Было начало четвертого ночи, Балалайка озябла, хотела спать, а главное, ей было нестерпимо скучно.

За голым, без занавесок, окном в черном беззвездном небе вспыхивал и гас рубиновый с синим прямоугольник какой-то рекламы. Реклама горела где-то далеко, надписи было не разобрать, и Валька видела только красно-синий прямоугольник, который загорался и потухал в размеренном, навевающем тяжелую дремоту ритме. Выпитое шампанское с одинаковой силой давило как на веки, так и на мочевой пузырь; в ушах у Балалайки шумело, и она бы непременно завалилась спать, наплевав на вежливость и профессиональную этику, если бы не боялась, что клиент свистнет у нее, спящей, кровно заработанные пятьсот баксов.

— Математика — царица наук! — провозгласил Алексей так торжественно, что Валька вздрогнула и захлопала слипающимися глазами.

Ее клиент, абсолютно голый, стоял перед кроватью в позе тамады, готовящегося провозгласить тост, с поднятым пластиковым стаканом в руке. Дорогое французское шампанское, пенясь, ползло через край и, стекая по его пальцам, капало на пол, но Алексей этого не замечал. Его глаза, казавшиеся какими-то незащищенными без очков, лихорадочно блестели, волосы торчали как попало во все стороны, на узкой безволосой груди висел на тонком кожаном шнурке какой-то медальон — судя по цвету, медный или латунный. В опущенной левой руке Алексей держал бутылку.

— Конечно, — подавляя зевок, согласилась Валька. — Математика — царица наук, пехота — царица полей, Клеопатра — царица Египта... Слушай, давай спать, а?

— Не-е-ет, — протянул Алексей. Он поднял руку, в которой была зажата бутылка, и, выставив указательный палец, помахал им перед носом у Балалайки. — Нет, голубушка! Я тебе пятьсот баксов отдал не за то, чтобы ты всю ночь дрыхла.

— Резонно, — со вздохом согласилась Валька, села на кровати, по-турецки подобрав скрещенные ноги, и принялась энергично тереть щеки, чтобы хоть немного проснуться. Из одежды на ней был только нательный крестик на тонкой золотой цепочке да пара-тройка дешевых колечек, но Алексея ее выставленные напоказ прелести в данный момент, похоже, не волновали. Математика его волновала, а вот Валька-Балалайка, самая крутая девка на всей Ленинградке, — нет, не волновала. Ну псих, да и только!