Андрей Воронин - Русская сталь

Вернувшись под утро домой, он тихо лег рядом с Ириной. Уже не в первый раз он беззвучно появлялся дома. Быстрицкая привыкла, ворочаясь среди ночи, вдруг почувствовать рядом родное тепло.

Сквозь ночную сорочку ее кожа мгновенно узнавала любимого. Не говоря ни слова, она обвивала руками шею Глеба, укладывала голову ему на грудь, а поджатую, согнутую в колене ногу — на живот. И продолжала спать.

Глеб тоже заснул. Снились ему затонувший корабль, длинный коридор и распахнутые двери кают — в каждой утопленники, но не мертвые, а живые. Глаза у них открыты, изо рта время от времени вырываются пузырьки воздуха, руки и ноги движутся так, как если бы они предпринимали отчаянные усилия выплыть на поверхность.

Он пытается помочь, берет в охапку ребенка, обхватывает за талию его мать, но сам попадает в невидимое поле притяжения…

После утренних ласк Ирина решила съездить на машине за покупками. Чего-то не хватало ей для фирменного пирога. Глеб в одиночестве выпил две чашки крепчайшего кофе.

В собственном доме он мог позволить себе послушать музыку из хороших деревянных колонок, размещенных в небольшой комнате по всем законам акустического восприятия. Здесь он слушал только «винил». На виниловых пластинках хранилось почти полное собрание опер Верди. Что выбрать на сегодня: «Набукко» или «Аиду», «Трубадур» или «Силу судьбы»?

Полное драматизма бельканто заменило еще пару чашек кофе. Сиверов уселся в кресло обдумывать голобродовские карточки. За каждым из этих дел стояла судьба — иногда судьба реального предателя, иногда — безвинно оклеветанного человека.

Дождь перестал, капли на стекле напоминали прозрачную мерцающую чешую. Это дело обязательно надо просмотреть. Да и это тоже… И дело бывшего советника посольства СССР в Берлине Сафонова, арестованного сразу по прибытии на родину.

Вернулась Ирина с покупками. Сразу поняла, что Сиверов весь в работе и отвлекать его нельзя. Заправила за уши свои черные как смоль волосы и взялась хлопотать на кухне. Но вместе с тестом, которое всходило на дрожжах, росла обида…

Яркий свет лампы был направлен в лицо человека с тусклыми рыбьими глазами. Ему следовало щуриться, отворачиваться или прикрываться ладонью, но он сидел словно слепой, хотя пока еще был зрячим.

Его не били, не подвешивали на крюк, не пытали разрядами электрического тока. Здесь в моде были другие средства: Сафонову не давали спать, В камере постоянно горела яркая лампочка, надзиратель проверял через «глазок», не пытается ли заключенный прикрыть глаза каким-нибудь тряпьем или перевернуться на живот. Он должен был лежать на спине с открытым лицом.

Не имея возможности поспать, заключенный не мог и бодрствовать в полную силу. День и ночь он пребывал в прострации, в тихом бреду. Но в конце концов организм приспособился, Сафонов научился засыпать при ярком свете с открытыми глазами.

Тогда его начали мучить звуком капель. Звуки доносились едва слышно, через стенку, но именно это было самым ужасным. От беспорядочного грохота еще можно отвлечься, но нет ничего хуже тихого падения капель через равные интервалы времени. В ожидании очередного прокола тишины Сафонов невольно напрягал слух. Он пытался внушить себе, что ни в одном из тысячи одинаковых звуков нет ничего интересного, важного, о них надо просто забыть и думать о своем. Но снова и снова мозг вел мысленный отсчет мгновений в ожидании новой капли…

Глеб не мог позволить себе такой роскоши, как сопереживание. Перед ним стояла другая, вполне конкретная задача. Дело Сафонова он открыл третьим по счету. И сразу почувствовал: четвертой стопки папок не понадобится.

Вопрос: Что вас заставило вступить в контакт с ярым врагом Советской власти, бывшим офицером-врангелевцем Лаврухиным?

Ответ: Свои контакты я не скрывал. После того как Лаврухин передал записку нашей машинистке, я обратился к товарищу Журавлеву как непосредственному начальнику. Он был очень занят, ситуация в отношениях с Германией тогда менялась очень быстро. Дал мне команду разобраться, я ее выполнил.

Вопрос: Товарищ посол опровергает ваше заявление. Вот выдержка из его показаний: «Сафонов мельком сказал мне про обращение Лаврухина. Но умолчал о контрреволюционном прошлом этой личности. Я предупреждал, что необходимо навести справки, все выяснить». Вы продолжаете настаивать, что дали товарищу послу полную информацию?

Ответ: Я не мог сказать больше, чем знал. Лаврухину очень важно было установить контакт, поэтому в записке он умолчал о своем прошлом. Во время нашей единственной очной встречи он признался, что воевал на Дону, затем в Крыму. Политических своих убеждений до сих пор не изменил, но ввиду серьезной опасности хочет помочь родине».

Отпечатанный на машинке текст выглядел стенограммой общения двух людей, оба из которых сохранили человеческое достоинство. На самом деле отвечавший уже был раздавлен. Его голос то снижался до шепота, то готов был сорваться на всхлипы. Его бессвязную речь редактировал на ходу сотрудник, давно поднаторевший в таких делах.

Вопрос: Вы сообщили об этом товарищу Журавлеву?

Ответ: Да, конечно.

Вопрос: Он утверждает, что с самого начала сомневался в личности Лаврухина, но вы продолжали прикрывать суть дела. Почему с запиской от белогвардейца машинистка обратилась именно к вам?

Ответ: По инстанции.

Вопрос: Обратимся к ее показаниям. Она утверждает, что отправилась в кафе по вашему приказу — получить от Лаврухина записку. Вы по-прежнему настаиваете, что ничего не знали о Лаврухине до встречи в сквере на Аугсбургерштрассе?

Ответ: Наша машинистка, наверное, очень напугана. Ничем другим я не могу объяснить ее показания.

Вопрос: Что предложил вам Лаврухин при личной встрече?

Ответ: Лично мне он ничего не предлагал. Сказал, что хочет помочь своей стране, как патриот.

Вопрос: И у вас ни на секунду не возникло сомнений в его искренности?

Ответ: Я привык смотреть на таких людей как на заклятых врагов. Поэтому нам было трудно найти общий язык. Возможно, я ошибался. Мне не следовало открыто проявлять своих подозрений. Тогда он быстрее передал бы мне свой образец стали. Наши специалисты смогли бы провести опыты и оценить материал. Его якобы открытие действительно могло оказаться блефом. Могло, наоборот, принести большую пользу. Я до сих пор не считаю зазорным использовать одних наших врагов против других.

Вопрос: Некоторые до последнего уверены, что владеют ситуацией. А на самом деле стали пешкой в чужой игре. Ведь обещания Лаврухина так и закончились ничем, образца вы не получили?