Сергей Соболев - Моякрыша - Кремль

Спустились спецлифтом в бункер, который делили между собой операторы "малого" ситуационного центра и руководители "четверки" — последние имели, естественно, служебные кабинеты и наверху, в самом здании, но здесь, под землей, в тщательно охраняемой зоне, иногда удобнее было проводить рабочие встречи.

Мокрушина привели в кабинет "свояка", который выглядел несколько уставшим и каким то даже сурово угрюмым.

— Присаживайтесь, подполковник! — сказал "свояк", когда они остались в кабинете вдвоем. — Докладывайте, что у вас там стряслось в "Соснах"!

Мокрушин скупо доложил. Во первых, сам чувствовал себя вымотанным, во вторых, документов при двух убитых им мужиках — в которых он заподозрил скорохватов волкодавов одной из конкурирующих фирм — не обнаружилось, так что сказать ему по существу было пока нечего.

Некоторое время они молчали. Мокрушин думал, что за тех двух "жмуров", которых он приговорил в пансионате и там же бросил трупы, — в своем же номере! — начальство выпишет ему таких п…ей, что мало не покажется.

Но события для него стали развиваться в другом, совершенно неожиданном направлении.

— Рейндж.

— Да, Юрьич?

— Леший спалился…

— Как? — встрепенулся Мокрушин. — Где? Что? Замели? Здесь или за бугром? Ранен? Или…

— Слава богу, жив, здоров. — Они оба суеверно постучали костяшками пальцев по столешнице. — Он спалил себя как прикрытие, вот что имелось в виду. Теперь вот мы вынуждены его отозвать.

Он не успел закончить, потому что в кабинете раздался зуммер внутреннего телефона.

— Да, слушаю.

— Сергей Юрьевич, — прозвучал в трубке суховатый голос Мануйлова, — Мокрушин уже прибыл?

— Да, он сейчас у меня.

— Зайдите, пожалуйста, оба ко мне в кабинет.

Услышав то, что ему сказал Мерлон, Рейндж сначала даже не сообразил, что бы все это могло означать.

— Я - уволен? — тупо переспросил он.

— Да, вы уволены, — спокойным тоном сказал глава "четверки". — Причем уволены вы были по "собственному". Рапорт, если я не ошибаюсь, был подан вами девятнадцатого января.

— Но я же с воспалением тогда лежал! — удивился Рейндж. — У меня температура была за сорок…

— Не знаю, возможно, вы написали его в бреду, — поправив очки на переносице, сказал Мерлон. — Как бы то ни было, но ваш рапорт был в тот же день удовлетворен и вы более не являетесь действующим сотрудником, прикомандированным к аппарату Совбеза… Кстати, только что у меня здесь был начальник кадрового управления, и он подтвердил, что вы уже более месяца как в запасе.

— Жаль, что мне об этом раньше не сказали.

— Как уволили, так и восстановим… когда время подойдет, — успокоил его Мерлон. — Я думаю, Мокрушин, вы уже поняли, куда я клоню?

Рейндж скосил глаза на портрет Главкома, висящий над головой Мерлона, но в его вежливо прохладном взгляде не нашел ответа ни на один из имеющихся у него вопросов.

— Куда и когда? — спросил он, чувствуя каждой клеткой организма мгновенно навалившуюся на него свинцовую тяжесть. — Вообще то я немного не в форме.

— Это личная просьба Кондора, — сказал Мерлон.

— Андрей там остался голый и босый, без всякого прикрытия, — уточнил Шувалов. — А дело, надо сказать, чрезвычайно ответственное и деликатное.

— Так бы сразу и сказали, — на миг забывая о служебной координации, сказал Рейндж. — А то "уволен", да еще "в бреду"!

— Завтра утром вылетаете во Францию, — дав ему время слегка успокоиться, сказал Мерлон. — Ну а теперь слушайте внимательно…

Разборка в Куршевеле повлекла за собой сразу несколько последствий, как негативных, так и позитивных, и в целом, как ни странно покажется, продвинула "тайных эмиссаров" Кремля к той цели, которая была перед ними поставлена.

Честно говоря, Кондор ожидал, что вся эта история — как говаривал один из классиков — "любимая народная забава… драка русских с кабардинцами" — может закончиться для всей их миссии в целом и для него в частности очень и очень плачевно. Как минимум, полагал он, их всех, а его в особенности, заметут в местный полицейский участок, закроют здесь или перевезут в иное место, в Лион или Гренобль, начнут допрашивать, составлять протоколы, возможно, даже выдвинут какое то обвинение. И чем все это может закончиться, трудно себе даже вообразить…

Будь он в Куршевеле один или же на пару с Лешим, то сразу по окончании разборки, конечно, постарался бы сделать ноги. Но… он был ответствен за безопасность своего нынешнего компаньона, да и вообще пополам с Захаржевским нес ответственность за конечный результат всего их, казавшегося ему теперь почти безнадежным мероприятия. А потому не мог себе позволить того, что сделал — по его, правда, приказу — Подомацкий: немедленно покинуть этот французский курорт, уехать прямо ночью, не дожидаясь, пока местная полиция начнет проводить серьезное расследование и отлавливать всех, кто может быть причастен и к самой разборке, и к гибели людей.

Впрочем, события в ту ночь и на следующее утро развивались самым странным, самым необычным образом.

Вся их "сборная", все пятеро, включая женщин, вернулись с экстремального тусняка в свой отель "Белькот" живыми и невредимыми. К Захаржевскому почти сразу же пришли двое мужчин, один из которых говорил только по французски. Жорж вдобавок сделал пару звонков. Уже вскоре он сообщил Андрею самое важное. Во первых, в последние два три года, когда увеличился наплыв русских, драки здесь, в Куршевеле, стали настолько частым и обычным делом, что превратились почти в обычай, в нечто само собой разумеющееся. Во вторых, прежде чем на месте разборки появилась полиция, чечены успели вынести из кабака троих своих пострадавших соплеменников — убитых или тяжелораненых, — погрузить тела в машины и увезти их в неизвестном направлении. В третьих, если нет убитых и раненых, то и все это дело будет спущено на тормозах, и никакого мало мальски серьезного расследования по нему проводиться не будет. Ну а то, что кто то слышал выстрелы, — если даже он решится открыть рот и дать показания, — то, наверное, палили по пьяной лавочке, в воздух, потому что русские, когда напьются, ведут себя как буйнопомешанные. В четвертых, наконец, и это главное, им вообще не о чем беспокоиться, потому что владелец отеля "Белькот", как выяснилось, чем то обязан молодому банкиру Захаржевскому, и еще, как дал понять Жорж, если это нужно будет для дела, они сейчас способны скупить весь Куршевель на корню, вместе с его мэром и полицией в придачу.

Понедельник, как известно, день тяжелый.

Ночь, довольно тревожную, они провели в апартаментах отеля "Белькот". Утром, в половине девятого, вместе с вещами, двумя машинами отправились на местный вертодром, а уже оттуда, на борту арендованного вертолета, перелетели на Ривьеру, в уже знакомый им город Антиб.