Александр Тамоников - Сирийский эшафот

Он подвинул ногу и незаметно стукнул носком кроссовки по Женькиной ступне.

«Чего?» — прервал тот чистку оружия и поднял взгляд.

Андреев кивнул в сторону прапорщика: «Посмотри».

Старлей посмотрел. И, сразу позабыв о пыли на винтовке, взялся помогать товарищу…

«Ми-17» шел над рельефом на высоте тридцати-сорока метров. Пара «Ми-24» сопровождала его, приотстав на полкилометра и следуя чуть выше.

Летели на максимальной скорости, дабы побыстрее уйти из опасного района, напичканного хорошо вооруженными формированиями ИГИЛ. Преодолев километров двадцать, командир «Ми-17» заметил впереди пыльное облако, оставляемое мчавшимся в попутном направлении автомобилем.

— «Триста двадцатый» — «Четыреста первому», — позвал он ведущего пары «Ми-24».

— «Четыреста первый» на связи, — ответил тот.

— Посмотри, кто там впереди пылит в ноздри.

«Полосатые» снизились, обошли транспортник справа и нагнали незнакомый автомобиль.

— Светлый пикап с крупнокалиберным пулеметом в кузове, — доложил ведущий пары. — Рядом с пулеметом лежит какой-то «товарищ».

Заметив российские вертолеты, автомобиль начал маневрировать: то подворачивал вправо-влево, то сбрасывал скорость, то разгонялся. И упорно продолжал двигаться в направлении города Ракка.

— «Четыреста первый», это однозначно не наши, — заключил командир «Ми-24». — Захожу для атаки.

— Выполняй…

Предположение командира звена подтвердилось спустя пару секунд, когда из окна кабины пикапа высунулась чья-то фигура с автоматом и принялась стрелять по вертолетам.

Пяток неуправляемых ракет лег аккурат вокруг машины. Та крутанулась влево, подскочила на кочке и, несколько раз перевернувшись, замерла на левом боку.

Несколько ракет, выпущенных вторым «Ми-24», превратили светлый пикап в огненный шар.

— Была у меня одна занятная подружка — мило общались некоторое время, не доводя дело до постели. После, как часто бывает, пути разошлись — не встречались и не переписывались месяцев шесть. Но недавно в наших отношениях случился хеппи-энд. Звонит: «Соскучилась. Давай сегодня встретимся…»

Транспортный вертолет в сопровождении боевых «Ми-24» продолжал полет в сторону Таифа.

Несколько минут назад Женька заставил Валерия снять камуфляжную куртку, осмотрел касательное пулевое ранение, обработал его и перевязал. После чего достал из наплечного кармана шприц-тюбик с антибиотиком и, не обращая внимания на протесты Грида, сделал ему инъекцию.

Теперь они сидели рядышком и, как всегда, общались «за жизнь». Вернее, Валерка молчал, а Женька рассказывал историю про очередную пассию.

— …Договорились с ней, где и когда встретимся. Посидели в ресторанчике: выпили, покушали. Позвал к себе. Гляжу, как-то очень легко согласилась, хотя раньше эти номера не прокатывали. По дороге прикупили еще вкусного винца, хорошей закуски. Ну, а за столом на кухне она поведала грустную историю о том, какой ее парень «сволочь, козел и подонок». Недавно сделал ей предложение и вроде как официально стал женихом. Но вдруг изменил ей, бросил, и вот теперь она вся такая расстроенная, с мыслями о суициде и счастливой жизни в загробном мире. Я два с половиной часа слушал кудахтанье этой курицы и абсолютнейший бред — мне его даже лень воспроизводить. Но больше всего убил жених этой дурочки. Это просто пародия на мужчину!

— Вот же фортануло тебе, — подмигнул прапорщик, позабыв о ране.

— И я так думал, — горестно вздохнул Женька. — Обрадовался. Про себя начал строить фантазии о том, как мы будем мстить ее парню! Через полчаса разговор дошел до обнимашек и поцелуев. Деваха возбудилась и решительным военным шагом направилась в ванную. Я и сам не ожидал от нее такой прыти. Пришлось нестись в спальню — менять постельное белье и прятать по ящикам нестираные носки…

Посматривая в круглый иллюминатор на проносившуюся под «вертушкой» пустыню, Павел слушал Сурова и гадал, чем же закончится очередная история — славной победой или позорным фиаско?..

— …Подружка мылась очень долго, — продолжал тот. — Минут через тридцать я, будучи в полной боевой готовности, осторожно постучал в дверь ванны. Шум воды стих. Она вышла — картина маслом. Одетая, накрашенная, причесанная. Протягивает мне полотенце и говорит: «Спасибо, не понадобилось». Я стою перед ней в трусах, пахну дорогим французским парфюмом. А она: «Я только что звонила парню, и мы помирились». То есть я тут готовлюсь, постельку стелю, а они в моей ванной по телефону мирятся. Представляешь? В результате спал на чистых и свежих простынках. Один.

— И это ты называешь хеппи-эндом? — сквозь смех спросил Валера.

— Ты не дослушал. Среди ночи эта дура начинает присылать мне SMS-сообщения. Читаю сквозь сон: «Мы снова поругались». «Ты дома?» «Можно я к тебе приеду?..»

— А ты?

— Я не ответил.

— Гы-гы, — сказал прапорщик. И добавил: — Молоток! Так ей и надо.

— Вот-вот. И мне утром было смешно, когда я перечитывал ее «эсэмэски». Особенно порадовала последняя, в которой она обозвала меня нехорошим словом.

— Каким?

— Да какая, к черту, разница!

— На том, полагаю, ваша дружба закончилась?

— Разумеется.

— Ну, это и не дружба была. Так… приятельство на почве сексуальной мечты затащить ее в постельку, — принял философскую эстафету Грид. — Со временем, знаешь ли, многие начинают замечать исчезновение друзей. Я не о приятелях и не о тех, которые кажутся друзьями. Я о проверенных временем, несчастьями и самой жизнью…

От Джадина до Таифа было чуть более сотни километров. Для вертолетного звена — полчаса лета с учетом построения захода на посадку. Во время взлета с городской площади Павел по привычке засек время. Сейчас, глянув на часы, отметил: «Половина пути уже позади. Осталось присесть рядом со штабом батальона, тепло попрощаться с сирийцами. И снова в путь — до российской авиабазы Хмеймим…»

— …Куда же они, по-твоему, деваются? — не соглашался Женька.

— Понимаешь, люди, раньше называвшиеся друзьями, с годами переходят в ранг товарищей или хороших знакомых, а в худшем — насовсем исчезают из жизни, будто их никогда и не было. Случаются, конечно, исключения, но крайне редко.

— Я пока такого не замечал.

— Поверь, именно так и происходит. Я подольше живу на этом свете и знаю. Это просто какой-то феномен: лет до двадцати пяти — тридцати у каждого полно друзей, а разменял четвертый десяток — и почти всех растерял. Из всего моего окружения только у отца был хороший друг, прошедший с ним по всей жизни. Да и то потому, что родились и жили на одной улице, учились в одном классе, в армии служили в одном полку, а потом вернулись и до конца дней работали в одном колхозе.

— Да, пожалуй, такая дружба — действительно редкость, — согласился Суров.