Леонид Влодавец - Фартовые деньги

Сразу по прибытии принялись собирать стол и раскочегаривать мангал, нарвали огурцов, помидоров, зеленого лука, чеснока. Еще по ходу готовки посасывали пивко из бутылок, потом, когда уселись за «дастархан», добрались до пузырей.

О серьезных вещах и текущих делах не говорили. Хотя Борман и хотел по ходу дела расспросить Швандю о том, как тот общался с Механиком в «Призраке коммунизма», и попытаться идентифицировать с ним того человечка, который был вместе с Ларевым на встрече в «Знаменске», все как-то не получалось. А потом «партайгеноссе» и вовсе про это забыл. Уж очень хорошо сидели, черт побери! Анекдоты травили, вспоминали всякие хохмы из жизни, различные истории с бабами и тому подобное. Несколько раз Борман вспоминал, что собирался позвонить знакомому сутенеру, чтоб тот им баб организовал, но тоже как-то руки не доходили. На фига они нужны, эти бабы, если и так весело?! Тем более, что после второго пузыря наступила расслабуха и благодать снизошла. Борман вынес на воздух небольшую стереомагнитолу «Sony» и с десяток кассет. Под музычку пилось, елось и хохоталось совсем хорошо.

Вообще-то все трое были народ крепкий и закаленный в боях с «зеленым змием». Но Швандя, который провел ночь в холодном подвале и в плену у Механика, жрал явно меньше, чем ему по комплекции требовалось, довольно быстро устал и сломался. То есть слегка сомлел и задремал, улегшись рядом с расстеленной на траве клеенкой, заваленной объедками и огрызками.

Как раз в это время — солнце уже к закату клонилось — звукозаписи кончились, а Ухану с Борманом пришла в голову мысль попеть на свежем воздухе. Они сперва затянули «Распрягайте, хлопцы, коней!» в маршевом кубанском варианте, то есть с припевом: «Маруся — раз! Два! Три! Калина! Чорнявая дивчина в саду ягоды рвала!», который отсутствовал в щиро-украинском лирическом оригинале.

Далее этот дуэт сиплых басов исполнил песню насчет златых гор и рек, полных вина, потом неувядающую «Таганку», затем про лесоповал, где «у нас тайга за прокурора» и надо отдать за пайку шесть кубов. Еще успели сбацать хит Профессора Лебединского «Я убью тебя, лодочник!», и наконец задушевно спели «Как упоительны в России вечера!». Правда, Ухан все время сбивался, вместо «упоительны», «ох…ительны», но это песню не портило.

Лишь после этого исполнители обратили внимание на то, что Швандя не поет, а только храпит.

— Сморился братан! — констатировал Ухан. — Будить будем?

— Не надо… — махнул рукой Борман. — Сон здоровье… ик!.. укрепляет. Слышь, у тебя закурить есть? М-мои кончились.

Ухан пошарил по карманам: пусто.

— Может, у Шванди есть? Пошарь, если не западло… У меня где-то в доме блок лежал, но идти влом…

И Борман лениво потянулся. Ухан как раз в это время углядел, что в нагрудном кармане у Шванди лежит что-то прямоугольное, расстегнул пуговку и вытащил пачку «L&М».

— Есть, — сказал он, открывая крышку пачки, — шесть штук…

Только вытянув пару сигарет для себя и для Бормана, Ухан обратил внимание на аудиокассету, которая лежала в пачке.

— Во чувак! — подивился он, не очень врубаясь. — На фига он ее сюда засунул?

— Небось музычку слушал на рыбалке, — благодушно пробормотал Борман.

— А вроде при нем плейера не было… — напряг хмельные мозги Ухан.

— Да? — Борман заинтересовался. — Интересное кино…

И, взяв из рук Ухана кассету, запихнул ее в приемник магнитолы. Щелк! Никакой музыки они не услышали, но голоса, несмотря на свою общую поддатость, узнали сразу:

«— Ну-с, гражданин Ухан, наверно, хотите сделать сообщение?

— Хочу… Есть мнение, что один гражданин слишком хорошо живет. И что самое главное — слишком долго…

— Это нам известно. От вас требуется растолковать четко и конкретно: где и когда, по вашему разумению, данный гражданин должен прекратить свою бурную деятельность?

— Самое удобное — послезавтра. Он поедет в город на встречу с Фырой. Назначено на восемь вечера. Из райцентра выедет примерно в 19.15. Место — около моста, на 45-м километре…»

Как назло, магнитола была поставлена на максимальную громкость, и у обоих приятелей разом вышибло хмель из головы. Правда, на соседних участках если и услышали эти фразы, то подумали, будто какую-то детективную радиопостановку передают. К тому же Борман вовремя убавил громкость, а потом и вовсе вырубил магнитолу.

— Это что же… — в диком испуге пробормотал Ухан. — Выходит, Швандя за нами стеклил? Это ж полный…

— Не паникуй! Если он и стеклил, то кассету еще не передал.

— Мочить его надо! Быстро! — Ухан чуял смертный холод и был сейчас готов на все. — И когти рвать отсюда!

— Тихо ты! — прошипел Борман. — Соображай головенкой! Надо сперва все разузнать. Подхватывай его, понесли в дом!

Ухан подчинился. Братки дружно подхватили похрапывающего и невнятно бормочущего Швандю под руки и скорее заволокли, чем завели в дом. Затем Борман открыл люк, ведущий в подпол, включил тусклую лампочку, осветившую это неглубокое подземелье. Швандю не без труда стащили вниз и пристегнули наручниками к столбу, на котором держался деревянный стеллаж, предназначенный для хранения банок со всякими дачными соленьями. Швандя и после этого не очухался. Съехал вниз по столбу, насколько позволяли скованные руки, и уселся на корточки, мыча что-то нечленораздельное.

— Водой надо окатить! — догадался Борман, вылез из подпола и сходил с ведром к колонке. Ухан в это время несколько раз хлопнул Швандю по щекам, но привести в чувство не сумел.

Вернулся Борман с ведром и с маху выплеснул его Шванде на голову. Это возымело действие, Швандя аж подскочил, дернулся, и боль от наручников заставила его застонать.

— В-вы ч-чего? — пробормотал он заплетающимся языком. — С ума спятили?

И обвел подвал мутным взглядом. Похоже, что он и сейчас очень слабо соображал. Ухан размахнулся и крепко двинул Швандю поддых, это привело только к тому, что тот охнул, икнул и принялся рыгать, едва не облевав при этом Ухана и Бормана.

— Во! — Борман красноречиво покрутил пальцем у виска, обращаясь к Ухану. — Сообразил, называется!

А Ухана от запаха блевотины тоже замутило, и он, согнувшись, вывернулся наизнанку, отчего духан в подвале стал непереносим и для Бормана.

— Ы! — вырвалось у него из глотки, и «партайгеноссе» добавил своей мути в общую лужу. — Б-бляха-м-муха!

Проблевавшись, Ухан с Борманом вылезли из подвала, выдули по кружке воды и выкурили по сигаретке на свежем воздухе. Немного полегчало, и головы совсем отрезвели.

— Блин, — проворчал Борман, утирая с глаз выступившие слезы, — на фига ты его в брюхо ткнул?

— Может, он тоже очухается, раз прорыгался? — предположил Ухан.

— Хрен его знает, может, и очухается…