Андрей Воронин - Голос ангела

Холмогоров смолк, тряхнул головой:

– – Извините, пожалуйста, со мной иногда такое бывает. Будьте осторожны, я вас прошу.

Регина поняла, что сейчас бесполезно предлагать пить чай: не то у всех настроение, не то состояние. Она физически ощущала, что в воздухе разлита тревога.

Холмогоров поднес фотографию к свету и долго смотрел на снимок, сконцентрировав взгляд лишь на одном лице – на лице мужчины в сером плаще и широкополой шляпе. “Все мертвы, а он жив. Странно, но он жив. Невероятно! Я припоминаю его в толпе людей у церкви. На фотографии ему не меньше сорока пяти лет, значит, сейчас ему должно быть сто или чуть больше”.

Советник патриарха отбросил фотографию, она перевернулась в воздухе, скользнула по рукописи. Регина задержала снимок ладонью, прижала его к столу. И вновь фотография обожгла ладонь, словно была сделана из тонкого листа раскаленной стали.

– У меня было так же: снимок словно обжигает, – сказал Казимир Петрович, увидев, как дочь дует на ладонь, остужая ее.

"Он жив”, – подумал Холмогоров.

– До встречи. Я должен идти, у меня есть неотложное дело, – советник патриарха покинул гостеприимный дом и вышел на темную улицу.

Он посмотрел на ярко освещенные окна. У круглого стола, заваленного бумагами, стояли дочь и отец, глядя друг на друга.

«Я не смог им сказать, что этот человек жив!»

Хозяину полуподпольной эфэм-станции слепому ди-джею Игорю Богушу захотелось пива. Бывает, ни с того ни с сего вдруг чего-то захочется, да так сильно, что ни о чем другом, как ни старайся, думать не можешь. И в голове, и в организме появляется одно-единственное желание, и победить его невозможно ничем. Игорь, естественно, попытался отвлечься, хоть и знал – бесполезно. Он вращал рукоятку настройки, слушал другие станции. Сегодняшние новости он уже знал, рекламные слоганы сидели в его голове.

Слепой ди-джей нажал клавишу, нажал не целясь. В доме стало так тихо, что он услышал, как звонко падают капли в раковину умывальника.

– Я хочу пива, – громко и внятно произнес Игорь, произнес так, словно говорил в микрофон, делясь своим желанием со слушателями. – Я просто нестерпимо хочу пива. Сейчас поднимусь, куплю три бутылки, приду домой, включу любимую музыку и примусь пить холодное пиво прямо из горлышка. Пить и балдеть.

Игорь накинул на плечи джинсовую куртку на теплой подстежке, сунул ноги в кроссовки, защелкнул замок двери. До магазина было ровно триста восемьдесят шагов. До закрытия оставалось двадцать минут, он закрывался ровно в двадцать три часа.

Парень торопливо шел по темной улице. Темной она была для него всегда – ив самый яркий день, и в самую глухую ночь. Он держал голову прямо, ноги вели его, цепкая память вовремя предупреждала о всех выбоинах и разломах асфальта.

Он слышал голоса у магазина. – “Вот поехал мотоцикл”.

Игорь по звуку мотора мог определить марку, мог узнать владельца.

"Чужой мотоцикл”.

От магазина отъехало два легковых автомобиля, остановился грузовик. Деньги лежали в кармане куртки, Игорь ощупывал бумажки, перебирал их, поглаживая.

Продавцы никогда не обманывали Игоря, он в этом убедился не один раз. В городе слепого парня любили, жалели, относились как к большому ребенку. Кто же станет обижать слепого, его и так уже обидела судьба, наказала. На полдороге к магазину Игоря охватило смятение, он даже остановился. Внутреннее чувство подсказывало, что лучше вернуться. Но желание выпить пива оказалось сильнее, чем слабое предчувствие недоброго.

С тремя бутылками пива в шелестящем пакете слепой ди-джей вышел на крыльцо магазина и заспешил домой. С ним поздоровались, он ответил. На полдороге, на том же месте, где его посетило недоброе предчувствие, он услышал частые шаги. “Куда-то торопятся, – подумал слепой ди-джей, – наверное, опаздывают к телевизору, спешат посмотреть ночные новости”.

Бутылки с пивом звякали в пакете. Игорь не дошел до дома восемьдесят шагов, когда его догнали.

– Козел! – услышал он незнакомый голос. – Тебе еще не надоело, урод, вякать по радио?

– Кто вы? – прижимаясь к деревянному забору, пробормотал ди-джей.

– У, урод, пива набрал!

– Если хотите, могу угостить. У меня три бутылки, на всех хватит. Вас же двое?

– Сейчас мы тебя угостим.

Первый удар пришелся в живот. Удар был такой силы, что парень стукнулся затылком о забор. Пакет разорвался, бутылки полетели на асфальт, разбились, пиво, пенясь, побежало по бордюру. Игорь согнулся пополам.

Его били долго, умело, а когда он потерял равновесие и рухнул на мокрый асфальт, усыпанный крупными осколками стекла, его продолжали пинать ногами, при этом грязно матерясь.

Последнее, что он услышал, был тяжелый топот двух пар мужских башмаков. Он понял, что избиение окончилось, и потерял сознание.

Игорь пришел в себя от истошного женского крика: “Человека убили, на помощь!"

Из порезанных ладоней сочилась густая липкая кровь. Богуш попытался подняться и вновь потерял сознание. “Скорая”, вызванная двумя женщинами, приехала через четверть часа. Окровавленного ди-джея положили на носилки. Завывая сиреной и сверкая синей мигалкой, микроавтобус “Скорой помощи” помчался по ночному городу к районной больнице.

Игорь очнулся, когда с него стягивали куртку:

– Где я? – спросил он.

– Тихо, парень, все в порядке. Лучше не разговаривай, молчи. У тебя, наверное, еще и сотрясение мозга.

– Голова болит и тошнит.

– Молчи, дорогой, молчи, – голос женщины Игорю был незнаком. – Скорее в операционную.

Церковный староста Иван Спиридонович Цирюльник сидел напротив Холмогорова и негромко говорил:

– Меня здесь в войну не было, но мой дядя говорил, что действительно всех военнопленных расстреляли прямо в лагере из пулемета. Выстроили в одну шеренгу под колючей проволокой и принялись строчить. Стреляли долго, пока всех не прикончили, и даже не стали закапывать. А немцев потом будто бы специальная команда расстреляла, всех до единого. Как? Не знаю… Потом овчарки немецкие еще долго бегали, даже зимой их видели и в городе, и на болоте. Страшные животные, люди их боялись панически.

– Ваш дядя, Иван Спиридонович, сам видел убитых немцев?

– Да, видел. Они все были убиты там же, в лагере. Из военнопленных, дядя мне говорил, только два человека оставались живы. Люди падали друг на друга, а у немцев то ли времени не хватило всех прикончить, то ли какая-то заминка случилась, но потом эти военнопленные тоже умерли, уже в госпитале, когда наши пришли.

– Кто немцев убил? – спросил Холмогоров.

– Дядя говорил, в лагере что-то произошло. Кто их убил, как это было, ни те двое, ни кто либо другой рассказать не могли. Может быть, это какой-нибудь наш диверсионный отряд всех немцев уложил… Я вам скажу, Андрей Алексеевич, дело это темное. Потом, когда наши пришли, долго разбирались, что да как, местных всех опрашивали.