Андрей Воронин - Голос ангела

– Ладно тебе, наркоманы.

Пока майор Брагин разбирался со своими подчиненными и пытался найти убийцу отца Михаила, а также тех, кто лишил жизни Кузьму Пацука и Стрельцова, на противоположном берегу реки, возле болота, трое людей в камуфляже копали ямы одну за другой. Они устали, им хотелось есть, спать, но Самсон Ильич был неумолим.

– Теперь здесь, – он отходил шагов на пятнадцать в сторону, втыкал лопату в землю. – Там засыпайте, идите здесь ройте.

И его помощники, в своем перепачканном землей камуфляже напоминавшие военнопленных, скрипя зубами, срезали дерн, плевали на кровавые мозоли, украсившие ладони. Охранники не были приучены к тяжелому физическому труду. Парни матерились, но копали. Самсон Ильич Лукин тоже не стоял в стороне, работал со злостью и прытью, которая и не снилась его помощникам. Ведь они не знали, что именно ищет Лукин, зачем рыть ямы в разных местах у болота, какова цель и что желает извлечь из недр их временный босс.

Охранники пытались расспросить Лукина, но тот лишь ругался, втыкая лопату в тяжелую землю:

– Копайте, сынки, копайте. Если повезет, богатыми отсюда уедете.

– А если нет, Самсон Ильич?

– Копай, твою мать, разговоры развели! До вечера еще далеко.

Лукин отходил в сторону, доставал карту Кузьмы Пацука, смотрел на нее. Он верил, что, пользуясь картой покойника, отыщет клад.

Три землекопа-старателя не знали, что они на болоте не одни. Прячась за кустами, за каждым их движением наблюдал широкоплечий дюжий мужик в старой телогрейке и высоких рыбацких сапогах. В руках мужик держал тяжелый ржавый топор. Его лицо с крупными чертами, с глубоко посаженными глазами оставалось непроницаемым. Он смотрел на пришельцев, прислушивался к шуму ветра, птичьим крикам, шороху травы.

Телогрейка, сапоги, серые штаны и грубое лицо были словно высечены из старого дуба. Фактура телогрейки походила на фактуру серой дубовой коры, тронутой мхом. Мужик с топором то исчезал на полчаса, то появлялся вновь, но уже в другом месте. Он смотрел на холмики черной земли, и его губы кривились. Он скреб широкую грудь, расстегнув пуговицы заношенной рубашки. На темной загорелой шее покачивался странный медальон на кожаном шнурке – почерневшая половинка то ли медали, то ли монеты.

Лодочник, которого наняли Лукин и его люди, должен был приплыть в восемь вечера, так условились. Деньги пообещали ему отдать лишь тогда, когда он отвезет их в город.

В половине восьмого пасечник, прятавшийся в кустах, услышал треск лодочного мотора. Землекопы засобирались. Когда Лукин и его люди ушли и моторка вновь затарахтела, увозя землекопов в город, пасечник с топором в руках выбрался из густых зарослей и неторопливо направился к одной из ям.

Он шел, широко ступая, так, как идет хозяин по земле, которая по праву и по закону принадлежит лишь ему и никому другому, уверенный в том, что никто во всем мире не может посягать на его владения без его ведома.

Пасечник долго стоял на краю широкой и глубокой, как могила на три гроба, ямы. Он смотрел в черную глубину ярко-синими глазами и при этом по-детски искренне улыбался. Ветер шевелил седые курчавые волосы.

– Выродки! – прошептал пасечник, толкая ногой ком черной земли в яму. Он наклонился, взял тяжелую сырую землю в руку, сжал пальцы. – Выродки! – уже проревел он, как разбуженный, разъяренный медведь. Взвесил слипшийся ком земли на ладони, резко швырнул его в яму. Вытерев о траву ладони, засунул топор за пояс и, обойдя все ямы, бесшумно – ни одна ветка не хрустнула под тяжелой ногой, даже трава не зашелестела – исчез, растворившись в густом олешнике.

Казимир Петрович Могилин исходил нетерпением. Ему необходимо было с кем-то поделиться открытиями и соображениями по поводу случившегося сегодня и произошедшего во время второй мировой войны. Он был буквально переполнен информацией. Могилин пошел к школе, чтобы поскорее увидеть дочь.

– Что случилось, папа?

– Родная, идем, я тебе все расскажу.

Регина уже готова была услышать очередную неприятную новость. Отец, держа ее за руку, словно она была школьницей, принялся быстро рассказывать:

– Ты не поверишь, родная, Эрих Цигель сегодня прислал письмо, и мои предположения подтвердились! Но не это главное, важно, что я видел сегодня человека в сером плаще.

– Кого именно, папа?

– Того самого, дочь, который руководил земляными работами.

– О чем ты говоришь…

– Пойдем быстрее, дома все объясню. Молодец Эрих Цигель, мне везет на хороших людей. То ли я такой везучий, то ли провидение само посылает мне их навстречу. И представь себе, с ними со всеми я встречаюсь исключительно на кладбище, вот что характерно!

Регина слушала отца рассеянно, ее мысли были заняты. Женщина размышляла о судьбе своих бывших учеников, оказавшихся в милицейском обезьяннике.

Фотографии, книги, рукописи, развязанные папки – все было разбросано в гостиной на круглом столе. Дочь краеведа не успела даже снять куртку, а Казимир Петрович уже схватил ее за руку и потащил в комнату:

– Ты сама все увидишь и поймешь, какой человек твой отец. Ты мне не веришь.

– С чего ты взял, что я тебе не верю? Дай хоть чаю попить, отец.

– Потом попьешь. Наука требует сосредоточенности и полнейшей отдачи.

– Папа, не морочь мне голову! Я голодная, у меня было шесть часов…

– Смотри, вот письмо, вот книги, вот карта.

Все абсолютно точно, проверено, я больше не сомневаюсь, – отец ткнул указательным пальцем в фотографию, затем приложил к ней увеличительное стекло лупы. – Видишь штатского мужчину в шляпе?

– Вижу, ну и что?

– Я тебе рассказывал, если ты, конечно, не забыла, что руководил всеми работами в концентрационном лагере на противоположном берегу реки какой-то загадочный тип. Так вот он, этот тип, видишь его хорошо? Гнусное лицо, согласись?

– Неприятный товарищ.

– Какой он товарищ, он самый настоящий нацист, враг человечества!

– Хорошо, папа, ну и что из этого?

– Так вот, я его сегодня видел, все мои худшие подозрения подтверждаются. Мне никто не верил, что здесь немцы искали золото. Ни доты, ни окопы, ни рвы, ни траншеи они здесь не строили. В свое время еще при советской власти я ходил к начальству, ездил в Минск, доказывал, убеждал. Но мне никто не верил, они думали, что я – сумасшедший учитель истории, вообразивший невесть что. Отписки какие-то присылали, всякую чушь писали, возводили на меня напраслину, чуть в больницу не упекли. Ты еще тогда была маленькая, ничего этого не знаешь. Так вот, дочка, я этого человека сегодня видел в городе.

Регина взглянула вначале на фотографию, затем на отца:

– Папа, в своем ли ты уме?

– У меня болела голова, но сейчас она в полном порядке. Я готов поклясться, готов пройти проверку на детекторе лжи, что именно этого человека я видел на привокзальной улице, когда он шел навстречу.