Андрей Воронин - Груз 200

«Обалдеть можно, – подумал Глеб. – Вот это и называется „попал пальцем в небо“. Только на кой дьявол мне сдался этот их Ахмет? Эх, узнать бы у них про Судью! Но к Судье у меня, увы, рекомендаций нет. Ни рекомендаций, ни общих знакомых – ничего, кроме одного коротенького мокрого дельца. И не надо обзывать меня циником. Я просто реалист. О чем мне разговаривать с этой сволочью?»

– Отдыхать будем, – сказал Иса. – Ночью пойдем к Ахмету. Там посмотрим, какой ты стрелок.

Остатки витавшего под низким потолком пещеры напряжения рассеялись, даже молодой автоматчик, казалось, немного расслабился и перестал сверлить Глеба яростным взглядом своих похожих на спелые маслины глаз. Боевики стали располагаться на дневку, вслед за плечистым бородачом вскрывая консервные банки. Кто-то с грохотом выволок из ящика самый настоящий, сто лет не виденный Глебом примус и принялся кипятить в солдатском котелке воду, предварительно всыпав туда добрых полпачки чая, кто-то, вынув из кармана мешочек с подозрительной на вид травой, сворачивал самокрутку, что-то бормоча себе в бороду. Глеба накормили, за что он был весьма благодарен. Жуя восхитительные на вкус волокна говядины и перемалывая зубами слегка похрустывающие пластинки и комочки застывшего жира, Глеб вспоминал графа Монте-Кристо, который не желал принимать пищу в доме врага. Человеку, который час назад плотно позавтракал, а полчаса спустя мог не менее плотно и даже роскошно пообедать в хорошем ресторане, было очень легко сохранять гордую осанку и соблюдать кодекс чести. Сюда бы его, подумал Глеб, подчищая донышко банки хлебной коркой. С его деньгами, с его золоченой шпагой и его кодексом чести. Он представил Жана Маре в роли Эдмона Дантеса, сидящего за этим сбитым из занозистых досок грязным столом во фраке и манишке и объясняющего провонявшимся смертью боевикам, что у него нет аппетита, потому что он совсем недавно выпил чашку горячего шоколада с булочкой, и ему стало смешно. Продолжая улыбаться краешками губ, он выпил чашку обжигающего, сильно отдающего березовым веником и отвратительного на вкус пойла, которое хозяева называли чаем, отказался от предложенной сигареты и безропотно дал связать себя по рукам и ногам. Молодой боевик сел в шаге от него в обнимку с автоматом и снова принялся таращиться, как сыч. Некоторое время Глеб для собственного развлечения играл с ним в гляделки, а когда горячий сын Кавказа начал пыхтеть, как закипающий чайник, и наливаться темной кровью, молча отвернулся к стене и заснул. Краем уха он успел услышать, как Иса что-то втолковывает молодому, а потом сон навалился на него, как пуховая перина, разом погасив все звуки.

Он проснулся оттого, что вокруг шаркали подошвами по земляному полу, кашляли и приглушенно переговаривались. В ноздри лез табачный дым, спросонья казавшийся особенно резким и отвратительным, по стенам метались причудливо изломанные тени. Висевшая на стальном крюке керосиновая лампа бросала на обстановку убежища тусклый оранжевый свет, ее огонек трепетал, и на его конце танцевал длинный раздвоенный язык копоти. Ему развязали сначала ноги, потом руки, помогли сесть и сунули в ладони горячую алюминиевую кружку. Из темной щели, которая вела на улицу, тянуло промозглым ночным холодком, и Глеб зябко поежился, чувствуя, как по телу поползли мурашки. Он некстати вспомнил, что остался без головного убора, и поспешно глотнул горячего чифиря. Его передернуло от отвратительного вкуса слишком густо заваренного чая, но по всему телу сразу же разлилось живительное тепло. “Смотри, Глеб Петрович, – мысленно сказал он себе, – эти хулиганы тебя хорошему не научат. Вернешься с задания и отправишься прямиком в центр реабилитации наркоманов. Программа “Детокс”, слыхал? После нашего лечения наркотики просто перестают действовать на организм… Интересно, что же они там делают с несчастным организмом, после чего он перестает реагировать, к примеру, на героин? Ведь реакция на наркотик – это чистая физиология на уровне примитивной химии. Впрочем, что я об этом знаю? Эх, передавить бы этих бородатых, пока руки свободны, а сопляку надрать уши, дать пинка и отправить на ближайший блокпост сдавать оружие и просить прощения. Это было бы совсем просто, но очень неразумно. Скоро я буду гостем Ахмета, а тот, если повезет, как-нибудь выведет меня на Судью. Они же все друг друга знают, республика-то – плюнуть некуда…"

Иса сидел за столом, при свете керосиновой лампы любовно натирая тряпочкой пистолет Глеба. Блестящие патроны в гильзах белого металла были рядком расставлены на краю стола, как оловянные солдатики. Перехватив взгляд Глеба, Иса ухмыльнулся, показав кривые редкие зубы, и покивал головой, давая понять, что пистолет действительно хороший.

Вышли они через полчаса, когда совсем стемнело и где-то неподалеку началась ежевечерняя перестрелка. Звуки автоматных очередей и басовитый лай крупнокалиберного пулемета блуждали в ущелье, отражаясь от каменных стен и плутая в скалах, так что казалось, что стреляют со всех сторон. Боевики, знавшие этот район как свои пять пальцев, двигались в темноте довольно уверенно, но все-таки то и дело спотыкались, треща кустами, бренча железом и невнятно бранясь. Глеб шел в середине колонны, легко уклоняясь от нависающих ветвей и непринужденно перешагивая через крупные камни и трещины. Пару раз он нарочно споткнулся, судорожно цепляясь за соседей связанными впереди руками, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей нокталопии. Его обозвали безглазой свиньей и ткнули в спину стволом автомата так, что он действительно потерял равновесие и едва не растянулся на тропе.

– Не толкайся, друг, – сказал он. – Не забывай, что я буду снайпером. Кто же ссорится со снайпером, а?

– Если не перестанешь болтать, будешь не снайпером, а куском падали, – пообещали сзади. – Смотри под ноги и шевели поршнями, снайпер.

– Иса, – снова завел свою волынку молодой, – зачем мы с ним возимся, Иса? Давай убьем его и пойдем к блокпосту. Ахмет велел обстрелять этих свиней, а мы даже ни разу не выстрелили. Давай убьем его, Иса. Иначе я скажу Ахмету, что ты не выполнил приказ.

– Ахмету будет приятно получить привет от Свистка, – отозвался откуда-то спереди Иса. – Ахмету нужен хороший снайпер. А если ты не замолчишь, щенок, я принесу Ахмету твой язык, а остальное брошу здесь. Пусть твой язык расскажет Ахмету все, что ты хочешь ему рассказать.

Кто-то негромко рассмеялся. Молодой заткнулся, обиженно сопя и что-то бормоча себе под нос. Глебу даже показалось, что он молится, но время вечернего намаза уже миновало, так что мальчишка скорее всего просто сыпал проклятиями в адрес подозрительного чужака.