Андрей Воронин - Петля для губернатора

И все-таки самый опасный из всех – губернатор. Если он узнает, если только он заподозрит хоть что-то… Его можно считать стариком, можно хихикать по поводу его молодой жены, можно даже спать с ней, но не следует забывать о том, что у старого крокодила есть огромная зубастая пасть. От этой пасти надо держаться подальше, иначе… Внизу возобновились размеренные глухие удары, словно кто-то заколачивал в мерзлую землю сваи или пытался взять резиденцию губернатора штурмом, высадив входную дверь.

Губернатор едва заметно поморщился, а Губанов, извинившись, встал и плотно прикрыл дверь комнаты. Удары стали тише, но они все равно были слышны, и майор заметил, как дрогнула рука губернатора, когда тот поднес к губам свой стакан, чтобы сделать неторопливый аккуратный глоток.

– Как идут дела на стройке? – после паузы осведомился Бородич, двигая вперед ферзя.

– Итс олл райт, – бодрым тоном ответил Губанов, прикрываясь конем. Грохот внизу прекратился, и теперь сквозь перекрытие доносился визгливый голос, выводивший грустную песню о злоключениях юной проститутки.

"Интересно, где она набралась этого дерьма?” – рассеянно подумал майор.

– Думаю, к весне закончим.

– Поскорей бы, – сказал губернатор, задумчиво постукивая кончиком пальца по натуралистично выполненной фигурке слона с башенкой на спине. На его сигарете нарос длинный кривой столбик сероватого пепла, но он этого не замечал.

– Делаем все, что можем, – заверил его Губанов. – Главный корпус и западное крыло уже готовы к установке оборудования. Скоро будет закончено восточное. Тогда останется ерунда: подключить аппаратуру, расставить койки, навести порядок на территории.., трали-вали семь пружин.

– Семь пружин? – рассеянно переспросил Бородич. – Семь пружин… Поскорей бы, – повторил он и съел пешку Губанова.

Песня внизу прекратилась, и наступила тишина, в которой неожиданно громко выстрелило полыхавшее в камине полено. Бородич вздрогнул, и Губанов подумал, что у старика сдают нервы. Кто бы мог подумать: нервы у Бородича…

Отсветы огня кровавыми точками дрожали в злых стеклянных глазах висевшей напротив камина кабаньей головы. Кабана добыл лично господин губернатор на глазах у зятя. Губанов вспомнил карканье ворон, круживших над голыми заснеженными ветвями, пар, валивший из ноздрей и оседавший на меховых воротниках пушистыми ледяными кристаллами, и то, как мчалась, разбрасывая снег, огромная щетинистая туша. Чертов старый дурак стоял как вкопанный, медленно поднимая ненормально длинное ружье с толстыми воронеными стволами – свой растреклятый южноафриканский слонобой, стоивший, как три “мерседеса”.

Набивщику чучел, который гордо именовал себя таксидермистом, позже пришлось изрядно попотеть, заделывая огромную дыру в кабаньем черепе. Губанов был уверен, что если бы выстрел пришелся не в голову, а, скажем, в грудь, то все внутренности бедняги вылетели бы наружу через задний проход вместе с пулей.

Губернаторский слонобой висел тут же, прямо под кабаньей головой, и его полированное ложе и длинные, как у противотанкового ружья, стволы тускло поблескивали в переменчивых отсветах плясавшего в камине огня. Губанов подавил внезапно вспыхнувшее желание сдернуть эту мортиру с крюка, спуститься вниз и пальнуть в чертову сучку прямо сквозь дверь. Майор был уверен, что попал бы, даже стреляя наугад баллистической ракетой с другого конца земного шара: чертова баба доводила его до безумия.

Теперь она принялась истерично вопить и, судя по доносившимся звукам, переворачивать мебель. Это было настоящее безумие. Если бы она вела себя подобным образом все время, ее можно было бы с чистой совестью упрятать в обыкновенную психушку, но при желании Ирина все еще могла изобразить из себя утонченную светскую даму. Ее разум упорно не желал гаснуть, и позволить врачам интервьюировать ее ни Губанов, ни Бородич не могли.

«Если бы только не эти его комплексы, – подумал майор. – Если бы не этот его дурацкий тезис о том, что, не сумев сберечь жену, он обязан сберечь дочь… Ах, как все было бы просто!»

– Я хочу съездить туда, – неожиданно сказал губернатор. – Давненько я там не был. Все дела, дела… Очень интересно посмотреть, что у вас там получается.

Чтобы хоть немного потянуть время, Губанов вынул из кармана сигареты и нарочито медленно закурил, глядя на доску. Ситуация на доске, как всегда, была не в его пользу.

– Прямо сейчас? – спросил он.

– Нет, зачем же сейчас? Сейчас уже поздно. Ночь, люди устали, отдыхают… Я же все-таки планирую не карательную экспедицию, а просто.., скажем, экскурсию.

Внизу опять раздался гулкий тяжелый удар: очевидно, Ирине как-то удалось оторвать от пола кресло и гвоздануть им по двери. Губанов глубоко затянулся сигаретой и поспешно сделал большой глоток из стакана. В стакане глухо забренчал подтаявший лед.

– Завтра, – продолжал губернатор. – Прямо с утра. Ты, пожалуйста, все организуй.

– Хорошо. – Губанов наклонил голову в знак согласия. – На чем поедем?

– Почему – поедем? – удивился Бородич. – Я поеду.

– А я?

– А ты останешься здесь. Во-первых, тебе не мешало бы отдохнуть. Смотри, на кого стал похож, даже похудел.

– А во-вторых? – спросил Губанов, стараясь говорить обычным голосом, хотя внутри, где-то за грудной костью, вдруг зашевелилось холодное мерзкое животное.

– А во-вторых, присмотришь за Ириной. Сам. Лично. Слышишь, что делается? Ты бы все-таки поговорил с ней…'попытался бы как-то повлиять, что ли. Вы же любили друг друга, насколько я помню. “Да уж, – подумал Губанов. – Слово-то какое вспомнил: любовь. Интересно, он и вправду так считает или только прикидывается? Косит под дурачка, чтобы я расслабился, а потом кусь – и головы как не бывало…"

– Я ее и сейчас люблю, – сказал он и зачем-то добавил:

– По-своему.

– Гм, – сказал губернатор и со стуком передвинул ладью. – Шах тебе, Алеша. Шах и мат.

– Как всегда, – притворно вздохнул Губанов. Он видел приближение такой развязки еще ходов десять назад и приложил все усилия к тому, чтобы Бородич не проглядел выигрышную комбинацию. Играть в поддавки со взрослым, облеченным немалой властью человеком было противно, но это тоже была своего рода политика. Даже самые умные из людей падки на лесть и склонны в глубине души считать окружающих милыми, но довольно глуповатыми людьми. Меньше всего Губанову хотелось разубеждать губернатора в его умственном превосходстве. – Между прочим, – проворчал он, – я где-то читал, что шахматы – далеко не такая высокоинтеллектуальная игра, как кажется на первый взгляд. Обыкновенные шашки гораздо сложнее.

– Терпеть не могу шашки, – сказал Иван Алексеевич, делая вид, что не слышит доносящихся снизу визгливых воплей. – И вообще, Алексей, проигрывать надо уметь.