Александр Жиров - Черный амулет

— Сам ты обезьяна. Входящий в помещение должен сперва выпустить выходящих.

Бритоголовые остолбенели. Потом один крикнул другому:

— Струг! Выноси гада!

В этот миг Кофи схватил чугунную урну и вместе с мусором надел ее на бритую голову Струга. Первый бритоголовый нанес вождю удар в правое ухо. Туда же попал вчера полковник Кондратьев.

Кофи рассвирепел. Не обращая внимания на удары, он тщательно примерился. В таких делах главное — не промазать.

На щеках парня рос пух, как на одуванчике.

Средним пальцем правой руки Кофи ткнул бритоголовому в глаз. Точно! Раздался такой страшный крик, словно человек умирает. Застыли на тротуарах люди в радиусе трехсот метров.

Обернувшись, Кофи увидел, что Струг уже освободил голову и теперь стоит, весь покрытый пеплом, окурками, огрызками и банановой кожурой.

В руках Струг вздымал чугунную урну и готовился обрушить ее на обидчика.

Кофи схватил орущего бритоголового за ворот куртки и подставил под удар.

Страшный удар пришелся в бритую голову. Парень тут же перестал кричать, будто из розетки выдернули. Рухнул перед павильончиком с хот-догами. Струг бросился к нему, причитая:

— Нет-нет, я тебя не убил!.. Не умирай, не смей, слышишь?.. Сволочь, если ты подохнешь, меня ж на зону отправят!..

Кофи не смог отказать себе в удовольствии. Тем более что зрителей было пруд пруди. Он широко взмахнул ногой и нанес такой сокрушительный пендель, что Струг перелетел через поверженного товарища, стукнулся замусоренной головой о ступеньку павильончика и, раскинув ноги-руки, затих.

Собравшаяся толпа испустила восторженный вздох. Никто в Петербурге не любил бритоголовых. Но все их боялись.

В толпе виднелись счастливые лица двух милиционеров.

Они стали свидетелями захватывающего зрелища и радовались, что хоть у кого-то нашлась управа на бритоголовых.

«Это не то что пьяных работяг дубинками обхаживать», — с завистью думали стражи порядка.

Кофи поправил куртку. С сожалением посмотрел на распростертые тела. Он знал, что оба живы. Хотелось добить. Вождь тяжело вздохнул и зашагал прочь.

Зрители с благоговением расступились, пропуская черного героя. А он прыгнул в подошедший автобус. Отъезжая от остановки, Кофи видел, как два милиционера, небрежно помахивая дубинками, направляются к бритоголовым телам.

При виде сотрудников милиции Кофи едва не подавился слюной. Его взгляд превратился в кинжал. Кулаки сжались в гранит. Дыхание стало глубоким.

Как у африканской кобры перед нападением.

Катя Кондратьева беззвучно плакала, сидя над ведром с картофельной шелухой. То, что в таких душевных муках приходится думать еще и о еде, казалось кощунством.

Она почувствовала, что не может больше оставаться одна в квартире. Вечером будет легче. Придут друзья отца, приятельницы матери.

— Какая ж это легкость! — вскричала Катя и зашлась в приступе плача.

Скрипя зубами от нетерпения, она коекак перемыла картошку, побросала в кастрюлю и залила холодной водой. Поставила в холодильник. Так делала мама, если картошку приходилось готовить не сразу после чистки.

Опять беззвучные сухие рыдания. Катя бросилась одеваться. Ее слегка подташнивало.

«Черт с ним, с токсикозом, лишь бы не выкидыш, — думала девушка, натягивая любимые оранжевые джинсы. — Вместо папы с мамой будет новый родной человечек… Господи, какая чушь болтается в голове!.. Сейчас главное — не сойти с ума. Или, наоборот, лучше спятить и радоваться жизни?»

Она сунула в карман свое оружие: газовый баллончик. В другом кармане нащупала записку, которую рано утром сунул ей следователь: адрес больницы, в морг которой должны были отвезти отца.

Зря она отпустила Борьку одного. Им поодиночке нельзя. Поодиночке невыносимо тяжело. Лишь друг в друге им осталось теперь искать поддержку и утешение. Так и будут до самой старости утешать друг друга.

Рассуждая таким сумбурным образом, Катя себе самой боялась признаться, что старость для них с братом может не наступить. Опасность не миновала. Они с Борькой — Кондратьевы. Кто и за что проклял их род — до сих пор неизвестно.

Она с трудом влезла в переполненный автобус. А он с трудом тронулся с места.

И повез Катю так медленно, что она уже начала бояться умереть не от руки неведомого чудовища, а от недостатка кислорода. Руками она защищала от случайных ударов живот, но грудь была беззащитна и стиснута со всех сторон.

Пассажиры кругом ссорились. Друг с другом, с водителем, с контролерами. Рядом с Катей ехала пожилая пара, и жена нудно выговаривала мужу, а тот в ответ неразборчиво бурчал. Дальше стояла молодая пара, и муж тихонько шипел на жену, что убьет, если еще раз увидит ее на улице с каким-то Иваном.

Катя вспомнила слова Кофи о том, что он никогда не видел такого количества ссор, как в России. Здесь ссора — способ существования. Здесь люди живут, непрерывно сражаясь.

От страшных мыслей, тесноты, духоты и раздраженных голосов Катю затошнило гораздо сильнее, чем недавно дома. Было бы еще легче, если бы сесть… Возможно, ей уступили бы место. Но она при всем желании не могла протиснуться к сиденьям.

В состоянии, близком к обморочному, Катя выбралась из ужасного транспортного средства. До морга оставались две остановки. Уж лучше пешком. На воздухе ей сразу стало легче.

Это облегчение не просто объяснить.

В центре Санкт-Петербурга воздух состоит в основном из выхлопных газов.

Кофи сидел за столиком и смотрел в мутное окно пивной. Он неплохо это придумал. В справочной городских моргов не задают лишних вопросов. Тамошние телефонистки только успевают пошевеливаться.

Петербург завален трупами. Бомжи, переодетые сотрудники МВД и ФСБ, представители казанской, тамбовской и воронежской группировок, одинокие пенсионеры, предприниматели, журналисты, префекты…

«Чебуреки не сравнить с хот-догами, даже французскими», — подумал Кофи и положил в рот полчебурека сразу. Он поднял стакан с фантой.

Сегодня, во вторник, шестнадцатого сентября, небо имело отвратительный мышиный цвет. Этот же оттенок приобрели асфальт и громады больничных корпусов за окном. Желтая, бодро пузырящаяся фанта как бы компенсировала отсутствие солнца.

Глаза вождя сузились. Он допил газировку и поставил стакан. Не отрываясь от окна, Кофи достал амулет. Проследил за человеком, входящим в здание напротив пивной. И поднес железную пластину к глазам. Ему показалось, что он видит струящуюся от черных знаков энергию. Ноздри устремились навстречу любимому аромату.

«Дагомея! — загрохотало в голове. — Мы делали все, что хотели! Нам все сходило с рук!» Вождь поднялся. Его распирал жизненный тонус. Он чувствовал себя могучим, как никогда.