Юлия Латынина - Бандит

— Ты чо, бля? — заорал водитель, влетая задом в кусты, украшавшие середину клумбы.

Валерий захлопнул дверцу. В следующую секунду «Волга» сорвалась с места, вылетела из подворотни на бульвар, подрезав при этом желтенькую «пятерку», и полетела вниз, к набережной.

— Черная «Волга» под номером 18-27 МНЮ, задержать! — орал в рацию опамятовавшийся Миклошин.

Валерий меж тем доехал до пустынного, однако снабженного светофором перекрестка. Впереди загорелся красный свет. Валерий примерился и без спешки, основательно, въехал в багажник затормозивших перед ним «Жигулей». Послышался треск и скрип, на мостовую полетели осколки разбитого подфарника. Владелец «Жигулей» выскочил из машины и с бранью кинулся к Валерию. Тот тоже выпрыгнул вон, отпихнул ни в чем не повинного хозяина в сторону, пересел за руль «Жигулей» и был таков. Растерянный владелец «Жигулей» сначала побродил вокруг черной «Волги», а потом, вздыхая, взгромоздился за руль и поехал по белу свету в поисках ближайшего гаишника. Ему не пришлось искать долго: через пять минут, мигая и свистя, белый милицейский «Мерседес» прижал его к обочине. Из «мерса» выскочили, трое людей, вооруженных автоматами. Один из них выворотил водительскую дверцу, а другой схватил невинного частника за шиворот и швырнул на асфальт.

— Ай-ай-ай! — заорал частник, понимая, что с ним происходит крупное и очень неприятное недоразумение. Тут милицейский внушительный сапог врезал ему по яйцам, и частник заорал еще отчаянней.

Прошло двадцать минут, прежде чем невинный владелец «Жигулей», доставленный в ближайший участок, смог доказать ментам, что он не является Валерием Нестеренко, а также его родственником, соучастником, поручителем, знакомым или любовником, и прежде чем все посты ГАИ получили новую ориентировку, — не на черную «Волгу» 18-27 МНЮ, а на синюю «пятерку» с повреждениями в задней части и под номером 47-53 МКО.

К этому времени разыскивать «пятерку» было поздно. Она мирно отдыхала от трудовой вахты в полупустом московском дворе, а Валерий мчался по Кольцу на стареньком «Москвиче», стоявшем в соседнем переулке и по ветхости даже не поставленном хозяевами на охрану.

Миклошин во дворе гавкал команды по рации, пока не сорвал глотку и не сел кулем прямо на клумбу.

Миклошин был взбешен. Шерхан кинул его, словно лоха — его, Андрея Николаевича Миклошина! Шерхан изобразил дело так, будто надо завалить какую-то сявку, кооператора, отказавшегося платить самому Шерхану, «шестерку», лоха, фраера, — словом, обычного советского гражданина, чьи конфликты с законом не простираются дальше уведенного со стройки унитаза, и то оплаченного в жидкой валюте.

Здрасьте! Ничего себе кооператор! Это откуда у рядового советского кооператора «глок»? Это в каком таком универсаме рядовой советский кооператор покупает не «ТТ», не «макар», а шикарный хромированный австрийский «глок»?

Дело было яснее ясного. За две с половиной тысячи баксов Шерхан хотел справиться с крупным конкурентом — авторитетом, а то и подручным какого-нибудь вора… И он, Миклошин, купился на это за две с половиной штуки! Да за такое дело и двадцати тысяч мало!

Ни совести, ни стыда нет у этого уголовника! Так подставлять людей!

Миклошин со страхом ощупал запрятанную глубоко за пазуху тряпочку — в тряпочке лежал «мокрый» «ТТ». Черт возьми! А если бы этот «кооператор» угрохал его, Миклошина? Или ранил? Миклошин представил себе, как его везут в Склиф и изымают там неучтенный ствол… Это за чей бы счет родная ментовка раскрывала тогда висяки?

Юрий Сергеевич меж тем молча сидел в своем кабинете, утешаемый опером. Сотрудники фирмы набились в коридор, возбужденно гудя. — Я же всегда говорил, что он урка, — кричал молоденький парень в светлом пиджаке, — а вы — ссуды! Зона по таким плачет!

— Вы видели, какой у него пистолет был? — со смаком пояснял другой сотрудник, проведший два года военной службы, играя в духовом оркестре.

— Не «Макаров» и не «ТТ», а пистолет Стечкина — самая жуткая штука. Их только «Альфе» дают…

Шакуров постоял-постоял в коридоре, подождал, пока опер покинул кабинет, и вернулся к Юрию Сергеевичу.

— Юрий Сергеевич, — сказал он, — что это? Как вы могли?

— Молчи, Саша.

— Нет, я не замолчу! — Они украли моего сына. Они убьют его, если Нестеренко не арестуют.

— Кто они?

— Кто-кто? Или не знаешь, кто? Или не знаешь, кто к тебе приходил? Кого твой Валерий катал с ветерком в морозилке?

— Но вы же им не платите, — сказал Шакуров.

— У вас же зять в КГБ.

— Нету больше КГБ! Реорганизовали! Ты что, этого не знал?

— Знал и очень рад.

— Ну и дурак, что рад! Это нас с тобой касается, а не диссидентов! Понимаешь, в стране была организация, которая знала все про организованную преступность! И теперь ее нету! Ее три раза реорганизовывали! Ее разгромили! Ты думаешь, что теперь будет? Кому такая реорганизация была выгодна? А?

— Но Нестеренко…

— Ты со мной работаешь или нет?

Шакуров побледнел.

— Если ты со мной работаешь, чтобы я больше от тебя этой фамилии не слышал. Понял?

— Да, — еле слышно сказал Шакуров.

Дверь кабинета раскрылась, и Шакуров, оглянувшись, увидел на пороге невзрачного человека в сером плаще, с лицом вытянутым, как телефонная трубка.

— Следователь Московской прокуратуры Миклошин, — представился тот.

И, повернув голову, стал пристально разглядывать Шакурова.

Глаза Иванцова забегали. Он вдруг ясно сообразил, что, коль скоро Шакуров находился в кабинете в момент передачи денег, его надо было объявлять или жертвой Нестеренко, или его сообщником. Посторонним он быть не мог. При посторонних жену не трахают и денег не вымогают.

— Гражданин Шакуров, — сказал следователь, — подождите в коридоре.

Шакуров молча вышел, за ним в коридор шагнули два опера.

— Я не совсем понимаю, — безжалостно продолжал следователь, — почему вас оказалось двое? Когда вы позвонили, вы ничего не говорили про вторую жертву.

Иванцов вздохнул и объяснил: — Мы должны были фирме Александра Шакурова за произведенные поставки. Вчера днем Александр позвонил нам и умолял выплатить деньги завтра. Как раз за час до этого звонка раздался звонок Нестеренко, я заволновался и отказался. Шакуров чуть не заплакал в трубку. В конце концов он сказал, что у него сейчас просто нет наличных, а они ему нужны позарез. Тут я понял, что Нестеренко вымогает деньги и у него. Я позвонил Нестеренко, и тот сказал, что возьмет у меня и мои деньги, и те, которые я должен Шакурову, и последние будут числиться как взнос Шакурова.

Миклошин молча выслушал эту невразумительную историю. Он уже успокоился.

Призрак пистолетного ствола, стоявший десять минут назад у него перед глазами, словно вдавленный во внутреннюю оболочку роговицы, как-то растаял, и Миклошин сообразил, что ничто, собственно, кроме этого ствола, не свидетельствовало о мафиозной сущности Нестеренко. И хотя ствол — аргумент сильный, это аргумент скорее для нервов, чем для ума. Откуда ствол? Нестеренко афганец? Афганец. Мог он его себе на память привезти? Да оттуда, говорят, не то что стволы вывозили — наркоту мешками везли…