Виктор Доренко - Золото Рейха

С каждой машины эти амбалы получали не меньше ста марок. Польская полиция смотрела на их бизнес сквозь пальцы, ведь в конце дня они исправно делились полученными деньгами. Поляков и других иностранцев эти ребята не трогали, поэтому и жалоб на них не поступало.

Каждому перегонщику хотелось как можно скорее проскочить границу, доставить машину по назначению и получить деньги. А свяжись с полицией — проторчишь здесь не меньше недели. Да потом еще эти соотечественники поймают тебя, и хорошо еще, если просто покалечат, а то могут и машину сжечь, и самого в лесу закопать. Так что перегонщики предпочитали платить.

Когда до пропускного пункта оставалось чуть меньше километра, Феликс резко затормозил, вышел из машины и направился к видавшему виды «Мерседесу», бывшему когда-то белоснежным красавцем. За рулем сидел парень лет тридцати, разложив на коленях газету, он сосредоточенно поглощал «завтрак шоп-туриста»: хлеб, сало и зеленый лук.

— Цеп! — радостно воскликнул Феликс, дергая на себя дверцу «Мерседеса», но та оказалась заблокированной.

Парень нервно дернулся, но, увидев Колчано-ва, тут же расплылся в добродушной улыбке.

— Привет! Какими судьбами? — воскликнул он.

Марина не спешила к ним подходить. Этого парня по кличке Цеп она раньше и в глаза не видела. Кто его знает, что он за птица…

Когда-то вместе с Цепом Феликс гонял машины для Хер-Головы, а потом как-то потерял своего подручного из виду. Как оказалось, Цеп решил, подобно своему коллеге шоферу Адаму Козлевичу, покончить с криминалом и стал покупать машины у немецких турок. В том, что автомобили не угнанные, сомнений не оставалось. Угонять такую рухлядь пришло бы в голову только сумасшедшему. Цеп каким-то чудом доводил эти автомобили до рабочего состояния, перегонял их, затем красил, ремонтировал. Меньше всего он жалел лака.

— Как жизнь, Цеп? — спросил Феликс.

— Все бы отлично, но на прошлой машине прокололся. Купил старый «Вольво».

— А что, тачка солидная.

— Но не вечная, — рассмеялся Цеп. — Не знаю, где уж ее держали, наверное, в соляной кислоте, но кузов был как тюлевая занавеска, так ржавчиной побило — насквозь. А двигатель ничего. Купил за бесценок. Если полиция по дороге останавливала, то только из любопытства. Всем интересно было, как это я на таком еду, а лошади впереди не видно. Загрунтовал, покрасил, блеск навел. Конфетка получилась. Еще в Германии спидометр отогнал, так что пробег у нее получился совсем ничего. В Твери на рынке лоха нашел, который за это чудо в перьях пять штук выложить собрался. Без растаможки, представляешь?

— Людей, Цеп, обманываешь?

— Какой тут обман! Он же машину видит, повсюду заглядывает. Я же не говорю ему, что сам ее в порядок привел, может, мне такую и продали. Договорились почти, разложили бумаги на багажнике. И дернул же его черт локтем на крыло опереться! То — хрусть — и провалилось. Дырка. На краске одной все и держалось, да и на шпаклевке немного. Теперь пришлось мне рынок сменить, потому что в Твери обо мне уже легенды рассказывают.

— Ничуть ты, Цеп, не изменился.

— Разбогател немного. Раньше на каждую перегнанную машину деньги приходилось одалживать, а теперь своим оборотным капиталом обзавелся.

— И во сколько же тебе эта обошлась?

Цеп поморщился. Своим вопросом Феликс разбередил незаживающую рану.

— Да разве окончательную цену сейчас сказать можно? Еще с полицией не до конца расплатился, пограничникам кое-что сунуть придется, а тут еще и бригада ходит. Подошли ко мне и триста марок заломили, иначе, говорят, все стекла побьем. Я им говорю, ребята, да разве я лук с хлебом с газетки ел бы, если бы у меня такие деньги в кармане лежали? Думал, проскочу. В прошлый раз беднячком прикинулся, так другая бригада, когда я через Украину машину гнал, еще и котлет мне принесла с хлебом. Хохлы народ жалостливый. А эти полчаса на размышление дали.

— Заплатил? — поинтересовался Феликс.

— Нет. И не собираюсь, — покачал головой Цеп. — Мне деньги с неба не падают.

— Так стекла же побьют!

— Что-нибудь придумаю, — вздохнул Цеп, предлагая Феликсу полакомиться желтым салом с темными прослойками мяса.

— А я на твоем месте заплатил бы.

— Гордость не позволяет.

Пока они разговаривали, очередь немного продвинулась.

— А твоя машина где? — спросил Цеп.

— Вон стоит, сейчас поеду.

— А, я же и забыл, ты теперь иностранец, тебе туда, где «только для белых».

Марина коротко просигналила, думая, что Феликс совсем позабыл о ней.

— Погоди, я тебе сейчас чего-нибудь пожрать принесу. — Колчанов приоткрыл дверцу.

— У меня у самого жратва пристойная есть, но не поверят же, сволочи, что я без денег, если начну мясо копченое уплетать и запивать безалкогольным пивом.

— Не поверят, — согласился Феликс.

— Ну так вот, давлюсь, а ем, — и Цеп с отвращением посмотрел на хлеб и прогорклое сало.

В заднее стекло машины кто-то несколько раз постучал. Цеп нервно обернулся и встретился взглядом с парнем в кожаной куртке. Тот жестом показал, что пришел за деньгами. В это время как из-под земли выросли двое его «коллег». В руке один держал увесистый булыжник и для пущей убедительности подбрасывал его, словно теннисный мячик.

— За деньгами пришли, — шепотом проговорил Цеп и тут же, широко улыбнувшись, пробормотал Колчанову: — Ты только ни во что не встревай, я сейчас договорюсь.

— Ребята, — продолжая широко улыбаться, Цеп выбрался из машины, — какие проблемы? Нет у меня денег! Были бы, что мне, жалко? Я же сам знаю, что сколько стоит, в другой раз заплачу.

— Другого раза не будет, — послышалось в ответ.

Мордоворот с булыжником замахнулся своим орудием пролетариата, целясь в ветровое стекло. Затем, обращаясь к Колчанову, дружелюбно проговорил:

— Эй ты, выйди из машины, а то еще ненароком в голову попаду.

— Вот, все что есть, — пытался убедить их Цеп, снимая с руки дешевые кварцевые часы. — Корпус золоченый, берите.

— Ты нам дурку не задвигай, — угрожающе произнес питекантроп с каменюкой.

Цеп попытался вклиниться между парнем, державшим камень, и своей машиной. Совсем неподалеку, преспокойно наблюдая за всем происходящим, прохаживался полицейский. Хотя Феликс твердо решил не вмешиваться ни в какие разборки, пока не доберется до Бобруйска, он уже начал терять терпение. Картинка нравов переходного к беспределу периода не могла не действовать на нервы австрийскому подданному.

— Эй ты, лох! — крикнули ему.

Один из амбалов изо всей силы рванул на себя дверцу машины и схватил Феликса за плечо.

— Кому сказано — выйди! — рявкнул громила. Водители других машин избегали смотреть в их сторону. Сами-то они откупились и теперь не понимали, почему кто-то другой должен избежать финансовых потерь.