Андрей Дышев - Отходной маневр

— А ты не боишься, Антон? — спросил я, наматывая бинт на ногу. — Не боишься, что не оставляешь себе шанса выжить, случись что…

— Что? — усмехнулся Мураш. — Что случись? Какую опасность вы можете для меня представлять? Вами крутили и вертели по своему усмотрению и Альбинос, и Дацык. Вам сотни раз выпадала возможность прикончить их, но вы ни разу ею не воспользовались!

— Значит, не было необходимости.

— Ха-ха-ха! — неестественно рассмеялся Муращ. — Ну да, конечно! Это я уже от вас слышал! Вы не рискуете и не убиваете за деньги. Интересно бы узнать, а за что тогда вы способны убить человека, если не за деньги?

— Ты хочешь узнать, чего можно от меня ждать? Лицо Мураша исказилось.

— Вы меня интересуете только как носильщик! По-моему, это вам следует задуматься о том, чего ждать от меня, и жить надеждой, что я не прострелю вам сердце.

— Ты прав, Мураш. Я действительно надеюсь на это. Мне ничего другого не остается, даже взывать к твоему разуму. Потому что ты уже нормально не соображаешь. Наверное, у тебя начинается сепсис мозга. Тебе нужно срочно сделать инъекцию пенициллина.

— Замолчите! Я как никогда хорошо себя чувствую. У меня энергия брызжет через край.

— Так бывает, когда держишь в руках большую сумму денег, — согласился я. — Но это ненадолго. Ты должен беспокоиться о своей жизни сильнее, чем я о своей.

— Вы смеетесь надо мной! Да ваша жизнь — это весьма условное понятие! Ее может не быть через секунду! И в моей власти отобрать ее у вас. А вы? Что можете вы?

— Ты прав, — кивнул я, вскрывая упаковку со шприцем. — Я не могу отобрать у тебя жизнь. Но я могу продлить то, что отпущено тебе Богом.

Мураш с интересом смотрел, как я вскрываю ампулу и набираю в шприц мутную жидкость.

— Вы собираетесь сделать мне укол? — с насмешкой спросил он.

— Я думаю, ты сам справишься, — ответил я, протягивая шприц. — Уколоть можно в мышцу ноги через штанину.

Держа пистолет наготове, Мураш приблизился ко мне, взял шприц и покрутил его в пальцах.

— Вы думаете, что я полный идиот? Что сам себе введу яд? Конечно, вам это было бы очень удобно. Не надо пачкать руки в крови. Пять минут, и Антон Мураш корчится в агонии. И вам одному достается чемоданчик… Ох, и хитрый же вы жук, Кирилл Андреевич!

Он кинул шприц под ноги и раздавил его ногой.

— Мураш, — с трудом вымолвил я, потрясенный происходящим. — Что ты делаешь? Это антибиотик!

— Что я делаю? Выплываю на поверхность дерьма, в котором плещется весь мир! — склонившись надо мной, зашипел Мураш. — Становлюсь личностью. Пробиваю стены и перегрызаю решетки. Это очень трудно, но какое удовольствие только от самого процесса!

Он выпрямился, попятился, не опуская пистолета, направленного в меня. Я уже не мог смотреть на его лицо, на котором спрессовалось слишком много грязи и боли, и не осталось ничего человеческого.

— Встать, Вацура! — приказал Мураш. — Вы понесете чемодан. Будем подниматься на перевал Крумкол.

Я подивился его агрессивной тупости.

— Антон, это более трех тысяч метров над уровнем моря. Ты уверен, что сможешь…

— Молчать! — крикнул Мураш и выстрелил в воздух.

Я подошел к чемодану и взвалил его себе на плечо. Он безумец. Умирающий безумец. И я уже не могу ему помочь вернуть разум. Выбора нет. Я буду идти в гору и нести на себе чемодан до тех пор, пока сознание Мураша не затмится до такой степени, что он выстрелит мне в затылок. Пока кто-нибудь из нас не провалится в трещину. Пока на нас не сойдет лавина… Я не знаю, что будет. Я не хочу думать об этом. Душа моя пуста и мертва, и в ней гуляют холодные пронзительные ветры…

Мы поднимались на Крумкол в лоб, по крепкому, отполированному насту. Мураш шел по моим следам. Он тяжело, со свистом, дышал, часто останавливался и требовал, чтобы я садился на чемодан верхом. Он опасался, что я могу отпустить его, и тот понесется по снегу вниз, как скоростные сани. Я отламывал куски смерзшегося фирна, похожие на плитки белого шоколада, и посасывал их. Мураш отдыхал на коленях и покачивался, как в молитве, взад-вперед. Снег усилился. Комковатый, он обжигал лицо, лез в глаза, попадал за воротник. На ледяном ветру мой комбинезон покрылся коркой льда, которая крошилась от всякого движения и все же помогала сберечь скудное тепло, которое еще вырабатывало мое тело… Я знал, что не способен подняться на перевал в таком плачевном состоянии, и все же продолжал идти, шаг за шагом поднимая и свое неподъемное тело, и неподъемный чемодан к сырому, грязно-белому небу. В голове пульсировала кровь. Казалось, я надел наушники и включил музыку на полную мощь, но вместо нее в сознание пробивался слабеющий голос Альбиноса: «Силы бездны сейчас свободны… Если бы войти с ними в контакт, оседлать тигра, превратить яд в лекарство…» Я смог это сделать, я оседлал тигра, но яд не стал лекарством, и не открылась мне секретная энергия тела, и не пришлось мне пройти путь чистой отрешенности… Но, может быть, я ошибаюсь? Может быть, все сбылось, только я об этом еще не догадываюсь?

Я оборачивался, кидая взгляды на Мураша. Мне хотелось, чтобы и он думал о том же и копался в себе, отыскивая какое-то особое, ни на что не похожее движение… Но Мураш все больше напоминал подстреленное животное. Его водило из стороны в сторону, и он все чаще промахивался, ступал мимо моего следа, увязал в снегу и всякий раз собирался с силами, чтобы вызволить ногу.

— Вацура… — выкрикнул он, согнувшись, отплевываясь кровавой слюной. — Не торопитесь… Мне не хватает воздуха…

Я сел на чемодан. Мураш опустился на колени и уперся руками в наст.

— Тяжело… Очень тяжело… — бормотал он. — Если счастья слишком много, его нелегко переварить… без подготовки… У вас когда-нибудь было столько денег?

— Сколько? — спросил я.

Мураш покрутил головой, расстегнул воротник куртки и стал массировать шею.

— Знаете, какое это наказание — работать в банке? Изо дня в день, из месяца в месяц считать, щупать, рассматривать, стягивать резинкой пачки купюр… Через мои руки проходили сотни тысяч, миллионы… Я взвешивал на ладонях пухлые пачки. Я был окружен капиталом. Вокруг меня кружилось и танцевало богатство. Я мог прикоснуться к нему, мог даже положить его себе в карман, чтобы ощутить это неповторимое чувство, когда под тяжестью денег обвисает пиджак… Но я не мог воспользоваться этим богатством, потому что оно мне не принадлежало…

Он вдруг закашлялся и долго сотрясался от мучительного спазма в горле, разбрызгивая вокруг себя алые капли. Зачерпнув снега, он прижал его ко лбу, и по его лицу тотчас потекла талая вода.

— Первый раз вижу, — пробормотал Мураш, рассматривая мокрую ладонь, — чтобы снег так быстро таял.

— У тебя жар, — произнес я.