Андрей Дышев - Закон волка

Я впервые был дома у Анны. Это уютное гнездышко прекрасно характеризовало хозяйку. Первое, что бросалось в глаза с порога, это широкая двуспальная кровать, которая, вопреки общепринятым нормам, стояла у большого, едва ли не на всю стену, окна.

— Я люблю свет, — пояснила Анна. — Люблю просыпаться от того, что солнце светит в глаза, и засыпать, когда еще светло.

Кроме света, Анна любила цветы — живые и бутафорные, любила высохшие колючие ветки, выгнутые в замысловатую форму стволы можжевельника, которые, если сбрызнуть их водой, источали чудесный запах, любила ракушки, красивые камни с вкрапинами мрамора, шторы из бамбуковых палочек, картины современных экспрессионистов и реалистов, свечи в фигурных подсвечниках и старые музыкальные инструменты — гитару, скрипку и арфу без струн. Всем этим милым хламом была заполнена ее огромная комната, где при желании можно было провести бал на пятьдесят персон.

— Интересно, — произнес я, медленно двигаясь по скрипучему паркетному полу, словно по залу музея, — сколько здесь побывало мужчин до меня?

— Сколько побывало — не помню. Но один и сейчас живет. — И она взяла с плоского системного блока компьютера непомерно толстого серого кота, который млел без признаков жизни и напоминал воротник от шубы. — Вот, знакомься, его зовут Варфоломей.

Кот лениво ударил меня мягкой лапой по уху, но я не стал с ним конфликтовать. Я смотрел на небольшую картину в темно-коричневой рамке, написанную маслом. Девушка зачесывала пышные пепельные волосы, слегка приподняв подбородок вверх, словно подставляла лицо солнечным лучам.

— Это она? — спросил я.

— Да, она. Подойди ближе, на раме внизу есть подпись: «Портрет Т. Васильевой».

— А где письмо, которое она якобы прислала в Кемерово из Москвы?

— Все здесь. В том числе и визитка художника… Сейчас покажу.

Она сняла с книжной полки томик словаря Даля, раскрыла его и протянула мне белый картонный квадратик.

— «Виртуозов Григорий Робертович, художник-авангардист», — прочел я. — Телефоны, адрес… Очень хорошо.

Анна заметила, что я погрустнел.

— Не знаю, насколько талантлив этот Виртуозов, — добавил я, — но мне кажется, что характер Васильевой он передал точно… Глупая мечтательница с чистой душой и порочным телом. Любовь для нее была единственным источником света, к которому она шла без оглядки всю свою короткую жизнь. А хитрые и умные дяди использовали ее в своих корыстных целях, а потом в довершение всего еще и убили…

— Не надо! — вдруг прервала меня Анна каким-то странным голосом.

Я повернулся к ней. Анна смотрела как будто сквозь меня. Глаза ее были широко раскрыты, руки нервно теребили белый подбородок Варфоломея. Я почувствовал, что Анну неудержимо тянет ко мне, и принял ее вместе с котом в свои объятия.

— Что с тобой?! — испугавшись, спросил я. Ее плечи дрожали. Она прижималась ко мне с такой силой, словно хотела пройти сквозь запертую дверь.

— Мне показалось… мне показалось, что ты говоришь не о Васильевой.

— А о ком же?

— Обо мне.

Нефедов, когда я напрашивался на встречу с ним, обычно принимал меня в своем кабинете, а в худшем случае — где-нибудь на улице, в районе Лубянки. На этот раз, когда я позвонил ему на службу, он поинтересовался, откуда я звоню, уточнил адрес и пообещал заехать в течение дня.

Он появился на пороге квартиры в седьмом часу вечера с букетом белых гвоздик для Анны и литровой бутылкой «Абсолюта». Выглядел Валера, как всегда, прекрасно: безукоризненно причесан, гладко выбрит, в дорогом темно-синем костюме. Правда, заметно поправился. В сравнении со мной он выглядел как ходячий двустворчатый шкаф.

Пока Анна накрывала «поляну», Валера, как это я делал несколькими часами раньше, прохаживался по комнате, рассматривая экспонаты. У портрета Васильевой он задержался несколько дольше, чем у других картин, но ни о чем не спросил. И все-таки мне показалось, что ее лицо ему знакомо.

Мы сели за стол. Валера предложил тост за братство всех ветеранов афганской войны, с явным удовольствием выпил и принялся за салат из помидоров. Пока я думал над тем, как перейти к главному разговору, Валера налил по второй и предложил тост за прекрасных дам. Мы выпили стоя.

— Валера, мы с Анной хотим серьезно с тобой поговорить, — начал было я.

Но Нефедов, энергично жуя, помахал пальцем и налил по третьей.

— Не греши, братан! Третий тост! Третий тост — традиционный, за погибших в Афгане ребят. Его мы тоже выпили стоя. Анна совсем некстати подложила в тарелку Валеры кальмаров с майонезом, и он еще активнее стал работать вилкой. Я снова раскрыл рот, чтобы начать рассказ о преступлении Милосердовой, но Валера, наливая в очередной раз, стал вспоминать наших сослуживцев.

Я понял, что он просто избегает какого-либо разговора о мафии. Меня это задело. Получалось так, что Валера затыкал мне рот, игнорировал мои чувства и мою сумасшедшую работу, проделанную за три последние недели.

— Вздрогнем! — сказал Валера, поднимая рюмку. — За нашу дружбу!

Я демонстративно скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула.

— Ты чего? — удивился Валера. — За дружбу отказываешься пить?

— Я не буду пить, пока ты не выслушаешь меня.

Валера протяжно, со стоном, вздохнул, опустил рюмку и посмотрел на Анну.

— Ты посмотри, до чего нормальный мужик докатился! Настолько бредит мафией, что даже пить отказывается… Ну что с ним делать, Аннушка?

— Выслушать.

— И ты о том же!

Я не узнавал Валеру. Казалось, что ему все надоело — служба в органах ФСБ, разговоры о мафии, о преступлениях, чужие проблемы, — и он круто разворачивал судьбу в ту сторону, где среди богатой закуски журчала водка и не было проблемы важнее, чем придумать оригинальный тост.

— Хорошо, — подумав, согласился он. — Я тебя выслушаю. На все десять минут. А потом до глубокого вечера будем говорить только о твоем Крыме, о море и женщинах. Согласен?

— Согласен.

— Но сначала выпьем!

Пришлось уступить. Даже не закусив, я перешел к делу:

— Девятнадцатого августа на Диком острове была убита молодая женщина. Московский начинающий политик Герман Милосердое опознал в убитой свою сестру — генерального директора акционерного общества «Милосердие» Эльвиру Леонидовну. По подозрению в убийстве взяли под стражу коммерческого директора Виктора Гурули, но очень скоро его выпустили, закрыв дело за отсутствием состава преступления…

Ватера слушал меня, уставившись в тарелку с солеными огурцами. Потянулся за ними, взял парочку, с хрустом надкусил, затем встал со стула и стал ходить по комнате, рассматривая картины и макраме.

Я замолчал. Валера повернулся, держа огурец у рта, как микрофон.