Андрей Дышев - Закон волка

— Потому что завтра у меня будет очень много работы.

— Это связано с делом Милосердовой?

— В какой-то степени. Во всяком случае таких агрессивных типов вроде тебя к нашим объектам нельзя допускать даже на пушечный выстрел… Держи!

Я взял протянутый мне листок и развернул его. Это были театральные билеты.

— Мы что, будем брать Большой театр? Валера от души рассмеялся.

— Чтобы ты не мучился от безделья и не искал на свою голову приключений, сходи-ка с Анютой на «Евгения Онегина». Послушай прекраснее пение, попей в буфете коньячку. Места, между прочим, рядом с президентской ложей.

— Ура! — воскликнула Анна. — Я сто лет не была на опере в Большом. Наконец-то я надену свое новое платье!

Я посмотрел на фиолетовый штамп с обозначенной на нем ценой.

— Ты что ж, специально для нас их покупал?

Валера сделал неопределенное движение рукой.

— На работе распространяли. Я хотел с женой сходить, но вышла накладка. Именно в этот день и этот час. М— Да…

Я опять посмотрел на билеты.

— Десятое сентября, девятнадцать ноль-ноль… А что должно произойти в этот день и час?

— Как что? — улыбнулся Валера. — Погаснет свет, поднимется занавес, публика зааплодирует.

— Решено! — сказала Анна и взяла у меня билеты. — Мы идем на «Евгения Онегина». Кажется, такая традиция была у Шерлока Холмса и Ватсона: раскрыв преступление, они отправ-

лялись в оперу.

— Значит, договорились? — подытожил Нефедов, поднимаясь из-за стола. — Одиннадцатого утром я жду твоего звонка.

— Договорились, — рассеянно ответил я. — Одиннадцатого утром…

Валера отказался от испеченного Анной «Наполеона» с вишневым ликером и, поцеловав хозяйке руку, вышел из квартиры.

Анна села напротив меня, рассматривая мое лицо.

— Ну, что ты еще надумал?

— Ты знаешь, что произойдет завтра в девятнадцать ноль-ноль?

— Погаснет свет, — произнесла Анна, не сводя с меня глаз. — Опустятся шторы. Откинется одеяло.

— Это может произойти и сегодня.

— Я надеюсь.

— А завтра в это время они будут брать Милосердова с сестрой. Мы с тобой раскрутили всю эту мафию, а они сами, без нашего участия, будут ее брать. Снимут сливки. Пожнут лавры!

Я встал из-за стола и стал ходить по комнате, благо она была большой и я не слишком часто мелькал перед глазами Анны.

— Мы с тобой — никто! — громко говорил я. — Тень службы безопасности, которая путается под ногами. А они — боги! Супермены! Профессионалы! Правда, понятия не имели, что вместо денег я вез на яхте ящик тротила, и если бы не ты, то остался бы я в памяти народной вечным борцом за социальные права обманутых. И, должно быть, до сих пор не знают, что умные ребята с Барсучьей поляны чистят по компьютерной сети банковские счета. Ты думаешь, убийство Караева, Лепетихи, бомжа с дикого пляжа они как-то связали с делом Милосердовой? И не сомневайся — нет! А фамилию Малыгина наш друг Валера вообще услышал сегодня первый раз в жизни.

Я перевел дух и посмотрел на Анну, чтобы убедиться: она понимает меня.

— У них иные масштабы мышления! Они мыслят как политики, они смотрят на мир глазами орлов, парящих высоко в небесах. Для них преступление — это социальное, политическое и еще черт знает какое явление, а не трупик с продырявленной грудью, валяющийся где-нибудь в подъезде. Отсюда такое отношение к нам с тобой. Мы засоряем красивую игру ферзей и королей пешечной возней. Валера готовится к значительному событию, из-за которого жертвует «Евгением Онегиным» и ложей, соседствующей с президентской. ФСБ делает заключительный ход и ставит мат. «Е-два, е-четыре» — прочие ходы и жертвы, которые подготовили эту победу, не принимаются во внимание, ибо умаляют значение завершающего хода.

Я замолчал и, когда наступила тишина, понял, как громко, долго и банально говорил.

Анна смяла в руке билеты, кинула бумажный Цюрих в пепельницу и поднесла к нему зажженную спичку.

— Еще раз, — сказала Анна. — Первые три цифры.

Она сидела перед экраном компьютера, возила перед носом индифферентного Варфоломея «мышью» и искала по электронному справочнику адрес банка по номеру счета, который я ей диктовал. Это был тот самый счет, на который хакерами переводились деньги с Барсучьей поляны.

— Триста десять, — диктовал я, — пятнадцать… семьдесят четыре…

— Индекс?

— «Р» два ноля ВБС.

— Есть, — ответила Анна. — Кажется, ухватила. «Москва. Восточный филиал „Униксоцбанка“. Улица Саранская, дом тридцать, корпус четыре». — Она повернулась ко мне вместе с черным офисным креслом. — Ты счастлив?

— Я удовлетворен.

— Как? Уже? А разве твое уязвленное самолюбие не требует припереть Лешика к стенке?

Я пожал плечами.

— Собственно, уже нет. Перегорело.

— Да брось ты! — не поверила Анна. — А у меня как раз разыгрался аппетит. Сейчас я позвоню на работу, договорюсь о машине.

— Мне кажется, что нам с тобой будет достаточно лишь понаблюдать за кульминацией со стороны.

— Или изнутри. В общем, там будет видно. Как говорил кто-то из великих, главное — ввязаться в драку. Это будет наш с тобой дембельский аккорд, как говорят в армии.

— За этот аккорд Нефедов потом со мной водку пить не будет.

— А чем мы ему навредим? Кто может запретить нам гулять по улицам?

— Никто, — ответил я и посмотрел в окно. Шел дождь. Улица блестела мокрым асфальтом. Над сливными решетками набухали комки желтой пены. На всех машинах качались стеклоочистители. Пешеходы, распустив зонтики, прыгали через лужи, как лягушки по кочкам.

— А я люблю осень, — сказала Анна и, глядя в окно, прижалась к моему плечу. — Когда за окном идет вот такой дождь, дома с любимым человеком становится очень уютно. Жизнь как бы сужается до размеров этого самого уюта, и ее смыслом становятся эти стены, теплая тишина, скрипучий паркет, запах кофе, музыка. И на душе от этого так спокойно…

— Послушай, — тихо сказал я, целуя Анну в висок. — Никуда мы не поедем. Мы зашторим окно, сварим кофе, включим музыку и несколько дней не будем отсюда выходить.

— Поедем, — ответила Анна. — И поставим точку. Иначе нам никогда не начать новой жизни.

Наверное, лучшее качество водителей служебных машин, не считая мастерского вождения, — это умение вести себя так, чтобы пассажиры забывали о твоем существовании. Водителя «РАФа», в котором мы ехали на улицу Саранская, можно было бы принять за глухонемого, если бы он в точности не выполнял приказов Анны. Звали его, кажется, Василий, работал он в той же фирме, что и Анна, и, думаю, его особенно ценили за умение молчать.

Четвертый корпус тридцатого дома со скромной вывеской «Униксоцбанк» водитель нашел быстро, но Анна в целях конспирации велела Василию сделать еще несколько кругов по ближайшим кварталам, а затем припарковаться недалеко от центрального входа.