Фредерик Дар - Неприятности на свою голову

Эффект такой же, как если бы парень сел на оголенный провод под высоким напряжением! Он вздрагивает и оборачивается. Служащий отеля был прав: у этого типа странный взгляд. Представьте себе глаза, черные посередине и окруженные голубоватым кругом. Этот двухцветный взгляд очень неудобен, особенно когда смотришь ему в глаза. Над тонкими губами у него действительно светлые усы.

Он сразу замечает мой шпалер, потом его странный взгляд останавливается на мне.

– Кто вы такой? – спрашивает тип резким, немного гортанным голосом.

– Именно этот вопрос я собирался задать вам, дорогой месье...

Тонкой улыбке не удается сделать его жестокое лицо веселее.

– Я друг Рибенса, – говорит он.

– Серьезно?

– Доказательство – вот ключи...

– И зачем вы сюда пришли? – спрашиваю я.

– Это мое дело.

Я, наверное, бледнею и чувствую, что у меня сжимаются ноздри. Не люблю типов, строящих из себя героев, когда я держу их на прицеле.

Я делюсь с ним моим недовольством.

– Имея в руке такую пушку, – говорю, – можно надеяться на другие ответы.

– Вы так считаете?

– Я в этом абсолютно уверен.

– И что же дает вам право задавать вопросы?

– Тот же инструмент, который позволяет надеяться на ответы.

Я немного поднимаю пушку.

– Видите, – говорю, – он черный, а это цвет траура. На вашем месте я бы отвечал любезнее.

– Вы не на моем месте!

– К счастью, потому что в этом случае был бы не особенно уверен в своем будущем.

– Вы по природе пессимист?

– Нет, но я себя знаю и представляю себе, какой может быть реакция людей, интересующих меня. Понимаете?

– Понимаю! – твердым тоном отвечает он.

– Вы были и другом Ван Борена тоже? – спрашиваю я. Он немного мрачнеет, и светлый круг его глаз становится шире.

– Я не знаю, о ком вы говорите...

– Вы страдаете амнезией?

– То есть?

Он ждет. Он осторожен и, видимо, всегда тщательно думает, прежде чем говорить.

– То и есть, что, прежде чем проникнуть в квартиру Рибенса, вы проникли в номер Ван Борена и забрали его вещи. Ваш друг Джеф так высоко ценил культ дружбы, что сумел позвонить в отель и предупредить о вашем приезде, хотя в этот момент был мертв, как баранье рагу.

Я начинаю читать его мысли. Тип с двухцветными глазами сейчас говорит себе, что я чертовски много о нем знаю, и это его беспокоит, несмотря на уверенность в себе. Он смелый парень, это заметно по его лицу. Он явно не боится и угроз, и машинок вроде той, которой я размахиваю...

– Ну и что? – спрашивает он.

– Вы обыскали багаж Ван Борена, – отвечаю я, – но не нашли того, что искали... Я знаю, что вы ищете и где это находится.

Он вдруг начинает проявлять ко мне большой интерес.

– Да?

– Да.

Между нами устанавливается тишина, нарушаемая, правда совсем немного, какой-то девицей, орущей где-то в доме.

Он становится почти торжественно серьезным.

– Кто вы такой? – снова спрашивает он.

Я пытаюсь ослепить его философской тирадой:

– Разве кто-то из нас знает, кто он такой? Разве мы можем быть уверены, что вообще существуем? Только не называйте меня после этого тупицей, а то получите по зубам.

Он морщится.

– Я думаю, нам следовало бы поговорить о менее отвлеченных, но более полезных вещах.

И он обеими ногами перепрыгивает на другую тему:

– Так что же вы делаете здесь, если знаете, где находится «это»?

– Вы не единственный друг Рибенса. Тут он заводится.

– Послушайте, – говорит он, – вы меня жутко раздражаете. Терпеть не могу зря терять время. Или убейте меня, или отпустите. Если, конечно, вы не предпочитаете поговорить серьезно.

– Ладно, давайте поговорим.

– Согласен.

– Какое отношение вы имеете к Ван Борену? Он пожимает плечами.

– Мы опять зря теряем время.

– Это ваше мнение, а не мое!

– Всегда зря теряешь время, когда говоришь один. Прошлое – вещь мертвая... Вопрос стоит так: вы утверждаете, что обладаете... этим предметом. Вы намерены мне его уступить? Если да, за сколько? Все остальное – пустые слова...

Я никогда не видел такого твердого типа. Даже при моем преимуществе он продолжает контролировать ситуацию. Крепкий орешек. Снимаю шляпу!

Я бы охотно сыграл с ним в открытую игру, но при нынешнем положении вещей это невозможно. Единственный способ действовать – это допросить его. Потому-то я и предпочитаю его убедить, что камушки у меня.

Я принимаю хитрый вид театрального проходимца.

– Сколько вы мне предлагаете?

– Я ничего не могу вам предложить, – отвечает он. – У меня нет полномочий делать это... Мне нужно спросить совет у руководства. Если вы сообщите мне о своих намерениях, дела пошли бы быстрее.

– Десять миллионов.

– Марок?

Так! Это дает новое направление моим мыслям. Он замечает мое удивление и спешит добавить:

– Или бельгийских франков?

– Они готовы заплатить такую сумму?

– Не знаю... Но... предмет точно у вас?

– А вы думаете, я стал бы заставлять вас терять время?

Апломба мне не занимать, а? Если б вы слышали, как я вру, то приняли бы меня за министра иностранных дел, настолько я убедителен.

– Надеюсь, что нет, – говорит он.

– В добрый час... Когда вы получите ответ?

– Мне нужно позвонить. Скажем, через час.

– А деньги?

– Завтра днем... В крайнем случае вечером, но я не могу обещать вам твердо, потому что нужно время, чтобы привезти их.

Нет, серьезно, ребята, я еще никогда не видел такого спокойного, так владеющего собой парня. Невозмутимо стоит под прицелом моего шпалера, словно бы даже забыв о нем, и его взгляд еще более тревожит, чем когда бы то ни было...

Мы обсуждаем сделку, словно речь идет о шнурках или паштетах.

Он убеждается в безупречности того, как завязан его галстук, потом, все так же спокойно, спрашивает:

– Где мы встретимся?

Я смотрю на него. Парень с совершенно серьезным видом торгуется со мной о брильянтах.

– Позвоните мне в отель, как только получите новости.

– В какой отель?

– "Тропик"... Он хмурится.

– В тот же, где останавливался Ван Борен? Да, конечно, я должен был догадаться...

Он впервые выглядит как человек; находящийся под прицелом.

– Я могу идти, да?

Он поворачивается на каблуках и уходит, но на пороге останавливается.

Я, как суперкретин, уже убрал шпалер в карман. Достать его снова уже не успеваю. Едва успев понять, что к чему, я получаю в челюсть мощный удар кулаком, и в глазах у меня появляются тридцать шесть тарелок, одна более летающая, чем другая. Я падаю назад с колоколом Вестминстерского аббатства вместо котелка. Я встряхиваюсь и встаю в боевую стойку, но, видимо, имею не совсем четкое представление о реальности, потому что защищаю более нижние части тела, а второй удар летит мне в портрет. Этот малый регулярно занимался утренней гимнастикой! О-ля-ля! Не знаю, куда точно попал этот прямой, но где-то недалеко от носа.