Фредерик Дар - Мое почтение, красотка

Толстяк вторично загоняет жвачку за щеку. На правой руке он носит большую стальную печатку, должно быть купленную в отделе бижутерии. Отличная игрушка. Он поворачивает шатон так, чтобы он был над ладонью, и с размаху бьет милашку по левой щеке. Ее шкура разъезжается, и начинает течь кровь Мой приятель не такой уж увалень, каким кажется. Он умеет разговаривать с бабами. Он влепляет ей вторую оплеуху, подругой щеке, и подталкивает к зеркалу. У нее все лицо в крови.

– Чего-то тебе не хватает, – уверяет Толстяк и бьет ее кулаком в подбородок.

Милашка начинает нас умолять не портить ей портрет. Она решительным шагом подходит к сейфу; набирает шифр на одном из дисков замка, после чего тянет за ручку.

Как я и предполагал, сейф не открывается, а поворачивается, и появляется узкая лестница.

– Следи за этими милягами! – приказываю я моему помощнику. – Я на разведку. Если не вернусь через десять минут, звони боссу. Пусть присылает людей. А пока гляди в оба. Эти двое очень хитрые...

– Не беспокойтесь, – ворчит он, засовывая в рот новую порцию табака.

Чтобы показать мне, что не позволит парочке провести себя, он отвешивает обоим лакеям по смачной плюхе.

Я начинаю спускаться по потайной лестнице.

Раньше я думал, что потайные лестницы встречаются только в старых авантюрных романах. В наше время это выглядит по-средневековому старомодно.

С пушкой в руке я осторожно спускаюсь по ступенькам, готовый к любой неожиданности. Неизвестно, куда меня приведет этот ход. Спуск длится недолго. Скоро я попадаю в небольшое помещение. Хочу включить зажигалку, но близкий шум останавливает меня.

Я жду, давая глазам привыкнуть к темноте. Наконец я различаю светлую точку. Ее образует замочная скважина. Я на ощупь направляюсь к ней. У меня на редкость понятливые пальцы. Я ощупываю ими деревяшку. Это дверь погреба. Просто удивительно, как сохраняются осязательные воспоминания. Я сдерживаю приступ кашля. Едкий запах щекочет мне горло. Прильнув глазом к скважине, я вижу побеленную известью комнатку. Из мебели в ней одна огромная печь. Перед ней суетится мужчина. Он стоит ко мне спиной. Я ощупываю дверь на уровне пояса. Обычно "на дверях бывают ручки. Эта не исключение. Я кладу руку на ручку, тихо, очень тихо нажимаю на нее, потом резко распахиваю дверь и ору:

– Руки вверх!

Мужик оборачивается. Это Бертран. При виде меня на его роже расцветает глупая улыбка.

– А, это вы! – шепчет он и опускает руки. Я не упускаю его из виду.

– Подними лапы, Бертран!

Вместо того чтобы подчиниться, он сует правую руку в карман брюк. Я даю ему вытащить пушку, чтобы иметь извинение, что находился в состоянии законной самозащиты, потом нажимаю на спусковой крючок своей. Он получает пулю в запястье и роняет машинку с громким ругательством.

– Никогда не надо принимать меня за недоумка, Бертран, иначе бывает больно...

Я делаю шаг к печке, открываю ногой дверцу и понимаю, откуда шел едкий запах, о котором я говорил выше: в печке горит тело, потрескивающее, как запекающееся яблоко. Это лже-Хелена. Я узнаю ее по отсутствию головы.

Запах так отвратителен, что я спешу захлопнуть дверцу. Мои кишки скручивает мощное желание вернуть съеденное, но я справляюсь с ним – неохота выглядеть в глазах

Бертрана мокрой курицей.

– Скажи, Бертран, ты не запас на зиму угля, раз топишь печку таким странным горючим? Или захотелось поиграть в Бухенвальд?

Он поддерживает раненую руку и смотрит на меня, как собака.

– Пошли наверх, – говорю я ему. – Живо!

И чтобы показать, что это серьезно, сую в его ребро ствол моего пистолета.

Я был прав, что не стал затягивать свою экспедицию, потому что Толстяк продолжает забавляться с парой. Оба слуги похожи на что угодно, только не на мужчину и женщину. Их контуры постепенно расплываются.

– Черт! – говорю я. – Ты их так превратишь в колбасный фарш.

Толстяк с аппетитом смотрит на моего пленника. Даже у голодного волка, встретившего в лесу заблудившегося ягненка, не бывает в глазах такого блеска вожделения.

– Где вы Поймали эту птичку? – спрашивает он.

– У печки.

– У чего?

– У печки! Вот только у него какие-то странные привычки: он топит ее не антрацитом, а женским мясом.

Толстяк не врубается; впрочем, у него есть смягчающее обстоятельство: надо быть очень умным, чтобы это понять.

– Ваш цирк неплохо задуман, – говорю я прислуге. – Этот дом сообщается с домом сзади, что дает вам выход на другую улицу... Неплохо... Совсем неплохо.

Я сажусь на диван рядом с тем, что осталось от Длинного Носа.

– Прости, что надоедаю тебе, – говорю я, – но мне хочется узнать, где можно найти прекрасную Хелену... Нам надо продолжить один маленький разговорчик...

– Я не знаю, где она...

– Слушай, Длинный Нос, ты будешь самым большим кретином на этой планете, если начнешь корчить из себя жертву амнезии.

– Но я...

– Если ты открыл пасть, чтобы врать, то лучше залепи ее пластырем. Теперь, красавчик, ты уже не можешь мне лепить горбатого. Я дам тебе образчик моих знаний: расскажу, как вышел на тебя. Неудачное покушение – а твой трюк с бомбой в пакете сорвался – заставило меня понять, что вы хотите убрать меня с дороги. Хелена сообщила остаткам банды, что произошло на поле. Ваш тайный аэродром погорел, и вам осталось одно – ждать. Но меня нужно было срочно нейтрализовать, а для этого найти мой след. Ты поехал к Большому дому, уверенный, что я первым делом помчусь туда, проследил за мной, увидел, что я отправился баиньки в гостиницу, и устроил свой подлый трюк с бомбой. Я остался жив, но хозяин отельчика и мальчишка погибли. Да, я тебе соврал. Мальчик умер, а о твоем носе мне рассказала консьержка. Но ведь нос еще не улика. На свете полно носатых. Чтобы понять, что речь идет о тебе, мне пришлось как следует напрячь память. Я вспомнил, что, вернувшись (как сказали мне) из кино и застав меня в доме, вы нисколько не удивились. Вы не задали мне ни единого вопроса, потому что знали, кто я такой. В тот момент я не обратил внимания на данный эпизод, но потом это всплыло у меня в памяти... Видишь ли, малыш, «это» всегда всплывает в памяти Сан-Антонио. Я закуриваю «Голуаз».

– Это чтобы ты понял, что лучше тебе заговорить. Будь любезен. Очень любезен. – Я указываю на Толстяка. – Иначе я снова спущу на тебя моего бульдога.

Он в ужасе отшатывается.

– Где Хелена?

– Здесь, – раздается голос.

Красотка стоит в проеме потайной двери за сейфом.

Она делает шаг вперед. Под мышкой автомат. Она держит его с той же легкостью, что и зонтик. За ней следует Мобур, тоже вооруженный надлежащим образом.

Эффект внезапности так силен, что ни Толстяк, ни я не думаем вмешаться.

Наступает молчание. Все смотрят друг на друга, не говоря ни слова.