Фредерик Дар - Лотерея блатных

– Если хочешь...

Мы продолжаем играть (я – думая, а Пинюш – выигрывая) вплоть до возвращения Берюрье.

На вид тот находится в двух шажках от апоплексии. Он падает на соседнюю скамейку и начинает обмахиваться пивной кружкой.

– Вот сволочи! – ворчит он.

Я сдвигаю Пинюша, чтобы сесть рядом с Толстяком.

– Что с тобой?

– Повидался с парнями из криминалки! Ты себе представить не можешь, как они надо мной насмехались! Не нашли ни малейшей улики, а еще издеваются. Я сдержался, потому что не люблю скандалы, но, если бы послушался своего внутреннего голоса, им бы стало очень больно.

Я его успокаиваю величественным жестом римского императора.

– Смотри не помри от инсульта в этой тошниловке. Это был бы непорядок! Их расследование продвинулось?

– Продвинулось! Да они словно приклеились к одному месту!

Он сует свой ноготь в форме черепицы между двух клыков и выковыривает нечто застрявшее там.

– Ничего! Пустота! Ноль! Послушать их, так этот чайник с неба свалилс!

– Они передали фотографию в иностранные брехаловки?

– Да. В Англию, страны Бенилюкса, в Германию, Италию... И переслали увеличенный экземпляр в ФБР... До сих пор жмурика никто не опознал. Вот непруха, а?

– Точно! А продавцов требухи они больше не допрашивали?

– Три дня только этим и занимались, козлы! Всех опросили – от носильщиков до получателей! Никто не заметил ничего необычного. Они проверили личную жизнь торговца, продавшего мне бубенцы, потом жизнь его благоверной, его работника, его двоюродного племянника, – ноль! Требушатник разоряется. После этой находки у него никто ничего больше не покупает – боятся, что он подсунет человечину! Ты представляешь?

Берюрье вытирает лоб черным платком, вполне подошедшим бы для пиратского флага.

– Большой стакан белого! – кричит он.

Маргарита приносит заказ и ухитряется положить два кило своей левой сиськи на мое плечо.

Я дружески поглаживаю ее. Она мягкая, как бархат, и наводит меня на мечты о сладкой жизни на розовом облаке. Всю свою жизнь я мечтаю пожить на розовом облаке... Гулять по бесконечной синеве с золотыми точками и смотреть с высоты на Землю, загаживаемую дрянью под названием Человек!

– Не стесняйся, – ворчит Берюрье.

Он кладет свою грязную фетровую шляпу на соседний табурет. Кожаная подкладка шляпы нарисовала на его лбу желтоватый круг.

– Вижу, начало у нас не слишком удачное, – констатирует он.

Пинюш хочет разделить с нами грусть. Мы даем ему двойное согласие, и он подсаживается ближе.

– Эта история может стоить нам карьеры, – говорит Берюрье как ни в чем не бывало. – Наверху могут простить неудачу, но не прощают, если вас выставили на посмешище.

Он осушает свой стакан с такой быстротой, что я себя спрашиваю, а был ли он когда-нибудь полным.

– В моем квартале меня зовут «Бычья голова»! Меня, Берюрье! – добавляет он. – Даже моя жена и та надо мной издевается!

– Ну это-то не вчера началось, – перебиваю я. – Твоя башка уже давно напоминает бычью, парень... Плюй на них на всех, мы еще отыграемся...

– Ты так думаешь?

– Да. Согласен, случай сунул нас в жуткое дерьмо. Да, нас держат за лопухов, но мы возьмем реванш...

– Ну ты оптимист!

– Это не оптимизм, а воля. Я, представь себе, привык оставлять последнее слово за собой! Моя уверенность его подбадривает.

– Но ведь нет же ничего нового! Как мы найдем ту сволочь, как?..

– Надо ждать, – советует Пино. – Ему придется избавляться от остального...

Я обрушиваю кулак на мраморный столик.

– Нет, мы не будем ждать!

– А чего же нам делать?

– Раз нет никакого следа, мы создадим его сами! Мои помощники разевают глаза размером с лужайку перед Елисейским дворцом.

– Создадим след?

– Совершенно верно... Я щелкаю пальцами.

– Маргарита! Принесите нам на чем писать и сядьте с нами на минутку.

Хозяин забегаловки, толстый бездельник, начинает возникать за своей стойкой. Он говорит, что при таком наплыве клиентов официантка должна обслуживать посетителей, а не рассиживать с ними.

Я ему советую выйти из-за стойки, где он страдает от недостатка двигательной активности, и ненадолго заменить рыженькую.

Он подчиняется, вопя еще сильнее, но от его возражений эффекта не больше, чем от голубиной какашки на куче дерьма. Официантка возвращается с блокнотом в черной обложке с отвратительной бумагой в клеточку и конвертом такого низкого качества, какое только возможно.

– Вас не затруднит написать письмо под мою диктовку, красавица?

Она выглядит удивленной и восторженной.

– Нисколько...

– Тогда садитесь и пишите.

Я протягиваю ей мою авторучку.

– А что ты хочешь, чтобы она написала? – беспокоится Берюрье.

Я отвешиваю ему под столом удар ногой, от которого он бледнеет.

– Постарайся хоть раз в жизни подержать свою пасть закрытой, – советую я. – Ты себе даже не представляешь, как это помогает отдохнуть!

Он замолкает. Пинюш дрожащими пальцами скручивает сигаретку. Когда он заканчивает, табак преспокойно лежит на его штанах, а ему осталось курить только бумажку.

– Я жду... – напоминает о себе Маргарита, бросая на меня огненный взгляд. Я скребу щеку.

– Ладно, поехали... – И диктую: – Господин главный редактор...

Она высовывает кончик розового языка, навевающий на меня мечты, и старательно выводит аккуратным почерком, повторяя:

– Господин... глав... – Она перебивает себя: – Кто?

– Главный редактор!

– Это его фамилия?

– Нет, должность... Он руководит редакцией газеты...

– Какой?

Я раздумываю.

– Адресуем это во «Франс суар». Маргарита встает.

– Тогда я схожу за бумагой получше. Подождите! Эта девочка начинает мне действовать на нервы!

– Не стоит, эта прекрасно подойдет.

– О, тогда...

Она продолжает более острым почерком, потому что раздражена. Я диктую под внимательными взглядами моих помощников:

– В ночь с 30 на 31 марта сего года я находилась на Центральном рынке...

Официантка пишет, потом снова останавливается.

– Это неправда, меня там не было... Я вообще никогда не хожу на Центральный рынок!

– Об этом не беспокойтесь, малышка! Продолжайте.

– Да, но мне бы хотелось узнать, что это означает! – протестует она.

– Вы мне доверяете, да? Взгляд становится бархатным,

– Разумеется.

– Тогда положитесь на меня. В данный момент вы помогаете полиции!

И я продолжаю, твердо решив, что больше не потерплю никаких замечаний:

–...и видела, как некто положил в корзину с коровьими головами сами знаете что!

Я прекрасно сумел почувствовать стиль рыженькой. Радуясь этому, гоню вовсю:

– Я ничего не сказала полиции, потому что не люблю легавых...

– О! – протестует девушка.

Я загоняю вызванный ее чувствами протест обратно ей в горло.