Фредерик Дар - Улица Жмуров

Конечно, Джо может свободно выходить из дома. Ему достаточно переодеться в женское платье и снова стать Изабель.

Вечером в воскресенье она расправляется с Парьо столь же романтическим способом, что и с Бальменом, забирает его деньги, берет барана и едет в Гуссанвиль сжечь его вместе с трупом Джо, оставшимся там... Итак, она ликвидировала трех персонажей, не оставив никаких следов... Двое умерли «нормальной» смертью. Третий ушел с дымом через трубу. Но она забыла, что подобные планы удаются только в книжках. В подобных случаях все губят детали! У нее нет золотых зубов, и она не курит сигареты, даже с марихуаной!

Она понимает, что не все так просто, как она думала, когда очертя голову бросилась в это дело. Она чувствует, что я упрям, что наступаю ей на пятки и ей грозит опасность. Она чувствует, что не может продолжать скрываться под вымышленным именем... Да что я! Под именем человека, которого сама убила! Тогда она снова становится женщиной, а Джо превращается в человека в бегах. Она звонит своему отцу, представившись Джо, и утверждает, что Изабель была убита и сожжена Парьо. Таким образом, официально она будет мертва. У нее есть деньги, ценные вещи, она может осуществить свою мечту: начать новую жизнь под другим небом.

Бедный врач несется в Гуссанвиль. Увидев нас перед кучей пепла, он понимает, что звонивший не соврал ему. Для него это конец всему, и он стреляется.

У меня на лбу выступил пот, и я стираю его рукавом.

– Ну вот, – говорю я в заключение. Рот Шардона разинут со средневековую водосточную трубу.

– Ну, патрон, – икает он, – можно сказать, что вы сильны! Вы умеете пользоваться своими мозгами.

– И довольно неплохо, – соглашаюсь я.

– Ну и девка! Вот стерва!

– Да уж, тот еще экземплярчик.

– Как вы думаете, ее арестуют?

– Конечно, Шардон, конечно. Она не успокоится до тех пор, пока...

Я роюсь в карманах в поисках мелочи, чтобы расплатиться за выпивку.

– Оставьте, – протестует он. – Вы же сказали, что я угощаю.

Я великодушен:

– Пусть будет так! Ты все расскажешь Мюлле, да?

– Можете на меня положиться. Представляю себе его рожу, когда он узнает всю подноготную. Он не очень верил в успех вашего расследования, господин комиссар.

– Что с него взять? – говорю я, пожимая могучими плечами.

Полицейского, свистевшего мне, я нахожу перед своей машиной. Он отводит в сторону движение, стесненное этим препятствием.

Он подскакивает ко мне, едва заметив.

– Вы что, ненормальный?! Что это за манера оставлять свою машину посреди проезжей части? Я вам свистел, а вы даже внимания не обратили. Отказ подчиниться будет вам дорого стоить.

– Ну-ну, – говорю я, доставая удостоверение, – не надо так орать, а то сорвешь свой геморрой. Я оставил свою тачку здесь, потому что спешил! Спасибо, что присмотрел за ней, а то машины сейчас дорого стоят.

Он возвращает мне удостоверение и бормочет:

– Я не мог знать, господин комиссар.

– Разумеется.

Я сажусь в машину, к величайшему разочарованию нескольких садистов, дожидавшихся моего возвращения в надежде поприсутствовать при расправе.

Половина восьмого.

Я мчу на улицу Жубер.

– Пойдешь со мной, дорогуша? – спрашивает одна из ста сорока пяти путан, меряющих шагами тротуар квартала.

– Спорю, ты обещаешь мне экзотические штучки? – интересуюсь я.

– Нет, но все равно будет хорошо.

– Позже.

– Ну и катись.

Я вхожу в дом и сверяюсь со списком жильцов, потому что заколебался общаться с консьержками, хотя в общем они были мне полезны.

Верите или нет, но я недоволен. А недоволен я потому, что в моей реконструкции событий есть слабый момент: зов «На помощь», написанный Парьо. Это меня чертовски сбивает с толку.

Наконец, перепрыгивая через ступеньки, я все-таки поднимаюсь на этаж – разумеется, последний, – где живет так жаждущий со мной поговорить Одран.

Меня встречает запах стирки.

Дверь открывает полная молодая женщина в фартуке в синюю клетку, беременная, того и гляди разродится.

– Месье Ордан дома?

– Проходите.

В прихожей, украшенной трогательными лубочными картинками, маленький пацан играет в Зорро.

– Эрве-Ксавье, пропусти месье. – И она кричит: – Леон! Из микроскопической гостиной-столовой выходит Леон. Я его сразу узнаю: это банковский служащий с волосами бобриком и кислой миной, который выдал Бальмену его десять «кирпичей».

– Как, – спрашиваю я, – это вы?

– Проходите, пожалуйста, господин комиссар.

– Как вы узнали мой адрес?

– Вы же получили чек... Чек на ваше имя. Мне оставалось только узнать по справочной номер вашего телефона.

Я прикусываю губу: когда тебе утирает нос такая вот размазня, это все-таки обидно, а?

– Что случилось?

– Я узнал, что интересовавший вас человек умер, – отвечает он. – Я провел параллель между этой кончиной, случившейся после того, как он вышел от нас (он, естественно, говорит о банке), и вашим допросом.

Он стоит несгибаемо-прямой, строгий, представительный, довольный собой, своей работой и дюжиной детишек, которых еще сделает своей бедной жене и которых наградит вычурными именами.

– Я сконцентрировал мои воспоминания, – продолжает он.

«Как помидоры», – мысленно говорю я себе, глядя на лицо человека, страдающего запорами.

– И что?

– Я вспомнил, что слышал, как старик говорил своему спутнику: «Запишите адрес...» Остальное я не разобрал... Я повторяю вам, господин комиссар, что выполняю свою работу, не разглядывая клиентов.

Ему бы хотелось, чтобы я его поблагодарил, назвал бы героем и мучеником труда, но я остаюсь холодным.

– Это все?

– Еще я вспомнил, что человек в кожаном пальто что-то нацарапал на корешке чека, который я ему вернул. Но он сделал это, только чтобы старик отстал от него, «для понта», как говорит мой сын Эрве-Ксавье. Доказательство: он взял только часть этой записки, раз вы нашли ее.

Не дождавшись его приглашения, я опускаю задницу на диван.

Адрес...

– Человек в кожаном пальто воспользовался промокательной бумагой, предоставленной в распоряжение клиентов, – продолжает он.

Одран делает шаг назад, чтобы иметь возможность описать широкий и благородный жест рукой.

– Вот она, – говорит он, протягивая мне бледно-розовый листок. – На ней не очень много отпечатков.

Этим он подчеркивает, что дает не какой-нибудь паршивый товар.

Я беру промокашку, подхожу к украшающему камин зеркалу и без особого труда разбираю:

На помощь.

А сразу под этим – написанное той же рукой:

Улица Лаффит, дом 30.

То, что я принял за сообщение и что стало отправной точкой всего расследования, оказалось всего-навсего названием и адресом большой страховой компании. Парьо записал это, а потом оторвал кусок корешка чека, на котором был адрес.