Марина Воронина - У смерти женское лицо

— Ну вот, — расстроилась Лизка, — теперь ты все-таки обиделась.

— Слушай, мать, — сказала Катя, — кончай этот детский сад. Честное слово, мне совершенно не нужны чужие секреты. Не надо все так усложнять. И без того выть хочется.

— А чего тебе выть? — пожала плечами Лизка. — Молодая, красивая, домой вернулась наконец-то... Только ты... это... я тебя сразу не предупредила...

— Так, — сказала Катя. — Начинается. Ну, в чем дело?

— Заведение это не простое... Как тебе сказать... В общем, сюда разные приходят. Возможно, станут предлагать... ну, сама понимаешь. Так вот, ты хорошенько смотри, с кем идти, а с кем, может, и не надо.

— Ах ты, моя заботливая, — криво усмехнувшись, протянула Катя. — Ну, просто Родина-мать. Не волнуйся, я твоих клиентов отбивать не собираюсь.

— Ой, какая ты... — с удивлением сказала Лизка. — Ой, какая ты дура... Знала бы, нипочем бы не стала с тобой связываться. Клиентов она у меня отбивать не станет! Во-первых, тебе некогда будет, а во-вторых... во-вторых, попробуй только. Я тебе тогда устрою, почище, чем в аэропорту, пожалеешь, что на свет родилась. Я ж тебе не про это толкую, а про то, что там такие клиенты бывают, которым секс уже и не нужен.

— А что им нужно? — спросила Катя.

— Ну, к примеру, пара сосков в качестве сувенира, — спокойно ответила Лизка. — А где пара сосков, там и еще что-нибудь... так, для комплекта. Ты не улыбайся. Я же говорю: туда разные приходят. По некоторым давно психушка плачет, а по некоторым — тюрьма.

— Ну, этого добра в любом кабаке навалом, — отмахнулась Катя. Полуденное солнышко совсем разморило ее, она положила голову на спинку скамьи и закрыла глаза. Солнечный свет пробивался даже сквозь веки, окрашивая темноту под ними в красный цвет. В этой полудреме последние три года Катиной жизни представлялись ей просто длинным путаным сном, от которого наутро в памяти остаются только какие-то невнятные обрывки наподобие пластмассового олененка Бемби или веселого старикана, с головы до ног покрытого татуировками почище российского уголовника. — Не волнуйся, Лизавета, — еле ворочая языком, проговорила Катя, — мне этого даром не надо.

— Ну-ну, — с сомнением произнесла Лизка. Катя услышала щелчок зажигалки, и через секунду ее ноздрей коснулся запах дыма. — Слушай, Катерина, — продолжала Коновалова, аккуратно сбивая пепел в сторонку, — надо тебя постричь, что ли. Или перекрасить.

— Ай, — лениво отмахнулась опять было задремавшая Катя. — Это еще зачем?

— Ты молодец, Скворцова, — с некоторым даже восхищением в голосе откликнулась Лизка. — Умеешь расслабляться. Прямо как кошка, честное слово. Тебя же ищут, ты что, забыла?

Катя открыла глаза и села ровно. Она уже почти заснула и теперь подслеповато щурилась, давая глазам привыкнуть к свету.

— Вот черт, — ошеломленно сказала она, — я и вправду забыла, представляешь? Вот так штука!

— Штука будет, когда нас с тобой заметут, — пообещала Лизка. — Айда в парикмахерскую, время еще есть.

— А деньги? — спросила Катя. — Сколько я могу жить за твой счет?

— Ты опять за свое? — грозно нахмурилась Коновалова. — Считай, что я тебя временно удочерила. И потом, не волнуйся: когда сяду на мель, я первым делом к тебе прибегу пару долларов стрельнуть.

...Через час они вышли из парикмахерской. Катя была острижена совсем коротко и выкрашена в иссиня-черный цвет, Лизка же щеголяла свежей спиральной завивкой на сделавшихся соломенно-желтыми волосах. Бросив прощальный взгляд в большое зеркало, висевшее в фойе парикмахерской, Катя пожала плечами: по ее мнению, она не очень-то и изменилась, разве что посвежела и стала казаться немного моложе. «Плевать, — подумала она, — какая разница. Снявши голову, по волосам не плачут. Главное, теперь никаких проблем с уходом: сполоснулась, пригладила пятерней и пошла себе».

— Ну, что теперь? — спросила она у Лизки. — Может, мне усы наклеить?

— И картонный нос заодно, — сказала та. — Не говори глупостей. Тебе, между прочим, идет.

Они пересекли людный сквер и, перейдя дорогу, вернулись в ночной клуб. Перед парадным входом стоял темно-синий «Мерседес» класса "Е", которого здесь раньше не было.

— О, — удовлетворенно сказала Лизка, — Щукин приехал. Ты, главное, не тушуйся. Он дядька хороший, но любит деловых, потому что сам деловой. И на рожон не лезь, у нас не то положение, чтобы королев из себя строить. Усвоила?

— Не вполне, — честно ответила Катя, которой полученные от Лизки инструкции показались несколько путаными и противоречивыми.

— Плевать, — решительно сказала Коновалова. — Вперед. Если он нас прогонит, тогда я просто не знаю, что и делать.

Ободренная таким сомнительным образом, Катя толкнула сплошную пластину зеркального стекла, заменявшую в этом заведении дверь, и вошла в прохладный, богато отделанный вестибюль, во второй раз за сегодняшнее утро подумав о том, что Россия далеко продвинулась вперед по пути превращения в карикатуру на Америку. Когда она покидала Москву, этот процесс уже шел полным ходом, но за три года количество перешло в качество, и теперь очень многое здесь напоминало декорации к голливудским фильмам.

Бородатый Гоша уже ждал их в пустом ресторанном зале. Девицы из кордебалета покинули наконец сцену, оставив в качестве напоминания о себе густой, тяжелый запах трудового пота, с которым яростно сражался гудящий и лязгающий кондиционер. Галантно подхватив Катю под локоток и велев Лизке ждать, Гоша устремился куда-то в недра заведения. Они миновали пустую полутемную бильярдную, прошли через выглядевший покинутым зал с игровыми автоматами, где Гоша дружески кивнул меланхолично перетиравшему бокалы бармену, пронеслись по плохо освещенному коридору, после чего не успевшая прийти в себя и сосредоточиться Катя была буквально затолкана в кабинет, по американским стандартам тянувший на контору мафиози средней руки, то есть, по местным понятиям, роскошно обставленный.

Сидевший за столом человек вопросительно поднял на них глаза, затушил в массивной мраморной пепельнице сигарету и отложил в сторону сотовый телефон, по которому не то только что закончил говорить, не то намеревался позвонить кому-то.

Он вежливо привстал и указал вошедшим на небольшой диванчик, стоявший справа от входной двери. Катя отметила, что этот Щукин, кем бы он ни был, прекрасно воспитан — он не сел, пока она не опустилась на диван, и лицо его не выражало ничего, кроме дежурной приветливости.

— Ну, Георгий Иванович, — обратился он к Гоше, — я тебя слушаю. Очередная протеже?

— Надо бы помочь, Алексей Петрович, — кивнул Гоша. — Девушка хорошая.

— Что ж к себе не берешь, если хорошая? — спросил Щукин. — Вы не обращайте внимания, — повернувшись к Кате, попросил он, — деловые вопросы требуют делового подхода.