Леонид Влодавец - Шестерки Сатаны

Само собой, что своей запиской я Утюга сильно порадовал, он весь напрягся и помчался работать согласно диспозиции. Вообще в период подготовки к 850-летию любимой столицы надо было быть умненькими и благоразумненькими.

Вслед за тем я взял курс на офис Варана, которому, видишь ли, захотелось по старой памяти посоветоваться насчет кандидатуры на роль одноразового киллера. Строго говоря, мне не стоило соглашаться на эту консультацию. Если б это было необходимо, то такую задачу мне поставил бы лично Чудо-юдо.

Потому что моей башке вовсе не обязательно знать все, а в некоторых случаях даже просто противопоказано. У Сергея Сергеевича обычно строго соблюдался принцип, согласно которому человек, проявлявший интерес к делам, которые его лично не касались, брался на специальный контроль. Чаще всего это заканчивалось «удалением с поля» или «увольнением без выходного отверстия». В отношении меня таких резкостей не допускали, но втык за несанкционированное вмешательство я получал обязательно. Чудо-юдо, конечно, не мог ежесекундно контролировать все мои действия и передвижения, даже с учетом того, что микросхема, стоявшая у меня в голове, постоянно докладывала ему обо всем. Но все, что эта микросхема настукивала, непрерывно писалось на какой-нибудь магнито-оптический диск или иное вместилище информации. Совершенно автоматически или под контролем какого-либо оператора — этого я не знал. Просматривал ли Чудо-юдо эти записи перед сном или в обеденный перерыв, докладывал ли ему обо всяких интересных делах этот самый гипотетический оператор — меня не информировали. Очень может быть, что микросхема вообще передавала информацию непосредственно в мозг Сергея Сергеевича, а все эти примитивные «операторы» и «магнито-оптические диски» вообще не существовали. Но так или иначе, в последнее время Чудо-юдо знал обо мне буквально ВСЕ. И более того, мог в любую минуту напрямую подключиться к моей микросхеме и дать какие-нибудь ЦУ, что-нибудь запретить или просто обматерить. То, что он никак не отреагировал на мое решение съездить к Варану, могло пониматься трояко: либо ему по фигу, что я поинтересуюсь этим делом, либо он одобряет это решение, либо шибко занят и пропустил информацию, условно говоря, мимо ушей. При всем своем чудо-юдстве он все-таки всего лишь человек. Но я решил рискнуть и пообщаться с Вараном. Все же он в некотором роде мой крестник. С точки зрения общечеловеческих ценностей, конечно, нельзя сказать, что я вывел его на верную и прямую дорогу к светлому будущему, а с точки зрения старопрежней коммунистической морали — и подавно, но для нынешней социально-экономической модели Варан и его ребятки устроились не так уж плохо. Во всяком случае, значительно лучше огромного большинства людей.

Оценивая свои советы, данные Варану, я считал, что ничего особо опасного с точки зрения вышестоящей инстанции, то есть Чуда-юда, не сотворил. Хуже было бы, если б я сказал наплевательски: «Знаешь, мне по фигу все эти бомжики один к одному». Саша наверняка воспринял бы это как одобрение кандидатуры. А я довольно четко сказал, что кадр мне не нравится, ищи получше. Так что если Варан теперь упрется и потянет этого Тимофеева, или как его там в натуре, на дело, а потом загремит, извиняюсь, «под фанфары», то я могу умыть ручки и назидательно сказать: «Тебе же говорили!» Ну а ежели Варан залетит с другим, самостоятельно подобранным кадром, никто не сможет

доказать, что этот, забракованный мной, был лучше. Так что всекультурненько, все спокойненько и нет проблем…

От расслабухи и размышлений меня отвлекли щелчок замка и знакомые цокающие шаги. Вика пришла.

Нет, хоть она и убеждала меня изо всех сил, что является всего лишь Хавроньей Премудрой в лягушачьей шкурке, то есть Ленкой, перегруженной на носитель Вик Мэллори, дело оказалось гораздо сложнее. То ли Чудо-юдо слишком торопился, то ли его знания о всяких там интротрансформациях и реноминациях личности были недостаточны, но, только забрав у меня и детишек вполне естественную и целостную Хрюшку Чебакову, он заменил ее каким-то новым существом, к которому я ни в прошлый, ни в этот раз так и не сумел привыкнуть. Сравнивая впечатления, полученные от общения с ней тогда и сейчас, я пришел к выводу, что никаких отличий она не претерпела и по-прежнему представляла собой составную сущность, в которой сочетались Ленка, Таня Кармелюк, Кармела О'Брайен и в самой малой степени Вик Мэллори. Вроде бы Ленка доминировала, но Таня и Кармела оказались куда более живучими, чем предполагал, должно быть, Чудо-юдо. Правда, что он там предполагал, мне, конечно, не докладывали. Не раз мне казалось, будто он поставил какой-то очередной эксперимент с неясными для нас целями. Может быть, хотел проверить, как уживутся между собой люди с составными сущностями?

Так или иначе, но если в первые несколько недель (так было оба раза) я еще пытался заставлять себя называть ее Ленкой, Хрюшкой Чебаковой, Хавроньей Премудрой и другими наименованиями, выработанными в ходе семейной жизни с телом, которое содержало всего одну душу и в данный момент находилось хрен знает где, то позже уже не мог этого делать. И она тоже, должно быть, не без внутренней борьбы (мне она представлялась как некий кухонный скандал между четырьмя бабами, собранными даже не в одной кухне, а в одной голове) поняла, что восстановить «все, как было» невозможно. Как-то постепенно, исподволь, мы оба поняли, что придется привыкать друг к другу заново. Незаметно для самого себя я стал называть ее Викой, потому что гораздо хуже было назвать ее Таней или Кармелой. Ленкино доминантное «я» заставляло морщиться рябоватую и неброскую, хотя и довольно симпатичную мордашку. В зеркало бабоньке тоже было нелегко смотреться. Хрюшке очень нравились ее прежние пышные и нежные телеса, длинные золотистые и очень яркие волосы. Не такой уж я непонятливый, чтоб не догадаться: она себя чувствует, как обворованная. Дескать, была я красавицей, а вы меня поуродовали. С Чудом-юдом, естественно, на этой почве — он, гадский гад, меня в лягушку превратил! — Ленкино доминантное «я» ладило плохо впрочем, остальные «я», прежде всего Танино, конечно тоже не жаловали свекра. Вика, как целое, вообще стала куда более жесткой и резкой. Иногда мне казалось, что Ленкой в ее душе и не пахнет, «осталась одна Таня», как было написано в каком-то дневнике, забыл чьем. Правда, ночами иногда на волю вырывался темперамент Кармелы О'Брайен — а у нее, если б была жива, уже климакс наступал бы! Не знаю, чем природа одарила в этом смысле собственно Танечку, поскольку никогда не имел дела с ней, так сказать, «в чистом виде», но то, что она унаследовала от потаскухи Кармелы, зачастую выглядело полномасштабным безумием. Все это обрушивалось отнюдь не на пылкого юношу, а на мужичка с заметно поскромневшими запросами и к тому же проводящего дни в разного рода трудах и заботах конечно, иной раз я с удовольствием купался в этом море сумасшествия, например, если не шибко уставал и был в хорошем настроении. Но иногда Викины фейерверки приходились на такие дни, когда мне хотелось только одного: упасть в койку и вырубиться, причем в некоторых случаях было горячее желание помереть во сне, чтоб наутро не просыпаться. Ленкино доминантное «я», конечно, хоть и с трудом, но гасило эти «души прекрасные порывы», но Вика как целое испытывала явный дискомфорт. Она уходила в тренажерную комнату — это нововведение в нашей части дома появилось только после повторного прилета из Эмиратов — и начинала с остервенением наносить удары по боксерским мешкам и макиварам. Мышечная память Танечки сохранилась полностью, и мне оставалось только благодарить Господа, что эти удары достаются бессловесным чучелам, а не мне, грешному.