Леонид Влодавец - Атлантическая премьера

Позже я посмотрел массу книг по богословию, от корки до корки перечитал массу священных книг разных народов, но так ничего и не нашел. Лишь в маленькой книжонке, выпущенной на ксероксе где-то в Бразилии — «Легенды верховьев Ориноко», я обнаружил нечто похожее. А тогда, в сосисочной, Мэгги сказала:

— Это от полоумного Торреса. Был тут один метис, шлялся и вещал всякую чушь. Он утверждал, что все, кто слушают его, попадут в рай. Потом исчез, и никто его больше не видел.

Так или иначе, но я понял, что Лиззи Стил узнала о том, что может произойти с ней, задолго до полета на «Боинге»…

Второй факт, который удержал меня от того, чтобы бросить свои исследования, тоже подвернулся случайно. Дело было в Библиотеке Конгресса, куда я, будучи в Вашингтоне, заглянул, чтобы поглядеть, нет ли каких новых сведений о Бермудском треугольнике. Здесь мне повстречался некий джентльмен, который интересовался той же проблемой. Мы разговорились, и он представился как корреспондент «Салем кроникл» Билли Гарднер. С Биллом я даже успел подружиться. Когда он узнал, что меня из всех бермудских историй больше всего волнует случай с «Боингом-737», Билл ухмыльнулся:

— Надо было раньше сказать! У меня ведь есть полная магнитофонная запись переговоров между бортом и землей. Я тогда был во Флориде, и у меня имелся дружок, который сидел на командной вышке в аэропорту Майами.

Я прослушал эту запись от корки до корки, переписал на свою кассету и много раз прослушивал потом дома. Конечно, она была очень плохого качества, эта запись. Многие слова звучали почти неразборчиво, глухо, мешали треск, шум и мощное гудение. Зато я убедился по звучанию голосов, что вибрация, мощная и возникшая внезапно, действительно была. Вот как звучал на самом деле тот отрывок из переговоров, который я цитировал выше по газетам:

«— Высота 15 тысяч футов, облачность на нуле.

— Доверните два градуса к югу.

— Понял, довернуть два к югу… (тут следовала двухминутная пауза). — Затем дребезжащий, совершенно изменившийся голос пилота выкрикнул:

— В-в-ви-б-бр-ра-ц-ция! Б-б-бье-т! Ф-фл-ла-т-т-тер-р!

— Повторите! Ваша отметка на экране размазывается! Что там у вас, повторите!

— В-в-ви-б-бр-ра-ц-ция! О-ч-чен-нь с-силь-ль-н-ная… Р-ра-д-дар з-з-заливает б-б-бел-л-лым… М-муть в-в-в ок-к-н-нах… П-по-хо-ж-же, п-по-т-те-ют, но н-не т-то!

И тут издалека сквозь шумы и треск долетел отчаянный визг какой-то женщины:

— В-ведьмы! Спасите нас от них!

— Убе-р-ри-т-те д-ду-ру! — отчаянно заорал первый пилот.

— Нас р-расшибет! — это, как пояснил Билл, был голос второго пилота. — Сбрасывай газ!

— Т-там в сало-н-не все п-пл-лыве-т-тт! — А это, по свидетельству Билла Гарднера, говорил бортинженер.

— Снижайтесь до десяти тысяч! — потребовала вышка. — Попробуйте сбросить скорость! Закрылки выпускайте!

— С-скорость р-ра-стт-тет! Я уб-бр-рал, а он-на р-р-раст-т-ет! — отчаянно заорал пилот. — М-мы п-пад-даем-м в-в-вер-рх! Н-не-б-бо р-развер-рзлось!! Господи, спаси и сохрани!»

Гарднер обратил мое внимание на то, что отметка на экране наземного радара исчезла не одновременно с последней фразой, а несколько раньше. Его приятель, дежуривший на вышке, готов был под присягой поклясться, что отметка на радаре исчезла уже тогда, когда пилот вскричал: «Небо разверзлось!» Кроме того, последняя фраза «Господи, спаси и сохрани!» прозвучала так, будто вибрация прекратилась, то есть совершенно нормально, без дребезжащих заиканий…

Итак, прослушав запись, я понял, хотя и косвенно, что в салоне произошло нечто, ассоциировавшееся у какой-то пассажирки с деятельностью ведьм. В салоне — «все плывет». Это сказал, между прочим, бортинженер, то есть человек, который должен был знать и точно определить в терминах любую аварию или неполадку на борту. А он не говорит: «Пожар, разгерметизация, дым», он говорит: «Все плывет!» И в его голосе даже сквозь вибрацию ощущается изумление чем-то невиданным, фантастическим. И пилот тоже не мог определить, что творится у него в кабине:

«Муть в окнах… Похоже, потеют, но не то…» А разве мог пилот, даже попав в сильнейший флаттер, закричать: «Падаем вверх! Небо разверзлось!»? И не могла скорость расти, а самолет идти вверх, если были сброшены обороты двигателей! Тем не менее, если самолет и упал куда-то, то только на небо, ведь на земле-то его не нашли…

И тогда я предпринял логичный шаг: обратился к одному из специалистов НАСА, профессору Милтону Роджерсу. Этот едкий технократ, как водится, высмеял меня, пустопорожнего дилетанта.

— Знаете, мистер Браун, — сказал он мне, — я понимаю, когда такие сенсации муссируют газетчики. Но когда солидный бизнесмен, отец семейства, начинает размышлять о нечистой силе, это, ей-Богу, выглядит очень странно. Мы следим за огромным количеством действующих и «мертвых» спутников, причем все они имеют куда меньшие линейные размеры, чем «Боинг». Даже если предположить, что его каким-то невероятным образом выбросило в космос, то мы обнаружили бы его там намного быстрее, чем в пучинах океана. Ну а насчет того, что три женщины с вживленными микросхемами в мозгах, даже соединенные в какую-то цепь с помощью перстней, могут вызвать изменения в структуре пространства и времени — на это я могу только улыбнуться…

Уехав от Роджерса с полной убежденностью, что мне пора прекращать тратить время и деньги на бессмысленные изыскания, я все же оставил ему номер своего телефона. И через месяц услышал в трубке голос профессора:

— Мистер Браун, у меня для вас есть небольшая новость, не могли бы вы на уик-энд заехать в Хьюстон?

Когда я приехал туда, Роджерс посмотрел на меня без прошлой снисходительной ухмылки. Дело в том, что он нашел нечто действительно необычное.

— Я занимался совсем другим делом, — объяснял он мне, — работал с картами магнитосферы Земли, вычерченными на основании телеметрии со спутников. Вот район Бермудского треугольника, это за сутки до того, как произошла «ваша» катастрофа. Вот тот же район через сутки после нее. На глаз никаких изменений не видно. А вот эта часть магнитосферы в день катастрофы… Тут надо быть слепым, чтобы не заметить каких-то странных спирально-кольцевых структур… К сожалению, по времени с исчезновением самолета совпадает не совсем, это через три часа после катастрофы. А ваш самолет прошел этот район с интервалом в полчаса после того, который исчез, верно?

— Да, — кивнул я, — значит, это не может быть «дырой в пространстве»?

— Нет, «дыры» уже не было, иначе ваш самолет тоже нырнул бы в нее. Кроме того, эти кольцевые спирали охватывают такой обширный район, что, будь они «дырой», пропал бы не один десяток самолетов. Это только следы, так сказать, «круги на воде», разошедшиеся по магнитной сфере Земли и изменившие напряженность поля, зафиксированную приборами спутника. Но готов теперь поверить, что «дыра» была! И кажется, я нашел этому еще одно подтверждение.