Дон Пендлтон - Аризонская западня

— Да уж будь уверен: с боем! — заверил Бонелли разведчика.

Братья по крови затеяли эту жестокую игру, а Пол Бонелли был прирожденным игроком.

Но умирать он — видит Бог! — не собирался.

Гаррота Болана сомкнулась на горле часового, и тот после недолгой борьбы затих. Палач оттащил тело в сторону и вернулся к фургону, чтобы экипироваться. Он выбрал снайперскую винтовку «уэзерби» М-79 и два пояса с 40-миллиметровыми зарядами различного назначения.

После чего вернулся на гребень — тот самый, с которого ранее организовал «беспилотную» атаку, и прошел по нему к скальному выходу, возвышающемуся над лагерем.

Расстояние до лагеря отсюда было в самый раз для М-79, да и сектор обстрела был великолепным.

Болан разложил ленты с зарядами и загнал в подствольный гранатомет разрывную гранату, после чего отложил небольшое, но грозное оружие в сторону и взялся за бинокль, чтобы внимательно оглядеть предстоящую зону боевых действий.

Из-за горизонта вынырнула автоколонна. Она быстро приближалась — один, два, черт... восемь больших фургонов!

А внизу, в лагере Хиншоу, началось оживление — парни суетились и бегали, все в камуфляже, который отлично сливался с пересохшим грунтом пустыни. Готовились к атаке.

Болан мрачно улыбнулся и взялся за «уэзерби».

Да. Похоже, это будет та еще атака!..

Когда до изгороди оставалось метров пятьдесят, шедшие колонной машины развернулись, совершили стремительный маневр и затормозили так, что стояли теперь ровной шеренгой — борт к борту, фарами к ограде.

— Это еще что? — проворчал Хиншоу.

Бонелли высунулся из окошка и прокричал:

— Давай своих людей, Хиншоу. Все поедем на моих автомобилях. Места хватит.

Хиншоу выплюнул сигарету, обеими руками уцепился за ворота и проорал в ответ:

— Все изменилось. У меня сообщение от вашего отца. Выходите.

В ответ Бонелли резко поднял стекло. Хиншоу растерянно глядел на него, ровным счетом ничего не понимая. Что, в конце концов, случилось?

Тянулись долгие секунды.

Наконец в передней машине открылась дверца и на землю спрыгнул один из командиров отделений — тусонский громила.

— Мистер Бонелли хочет, чтобы вы поднялись к нему для переговоров, — провозгласил он.

— Какого хрена?! — завопил Хиншоу. — Скажи мистеру Бонелли, что вот он я, прямо перед ним. У меня сообщение от его папеньки. Но это дерьмо мне не по нраву.

Окошко снова открылось. Бонелли осторожно высунул голову наружу.

— Что за сообщение?

— Слушайте, какого черта вы там сидите? — обозлился Хиншоу. — Я что — прокаженный? Таким манером я не буду разговаривать, Пол.

— Что за сообщение?

Хиншоу стиснул зубы. Значит, Болан был прав, когда предупреждал. А он, Хиншоу, не послушал. Что ж, зато теперь он выскажет этому недоноску все, что о нем думает. И не только о нем...

Но бравый вояка не успел даже рта раскрыть.

Внезапно лицо Пола Бонелли исчезло, в доли секунды превратившись в кошмарное кровавое месиво. Водитель, сидевший рядом, оказался весь забрызган кровью и ошметками начальнических мозгов. И лишь когда откуда-то с гребня, что возвышался позади лагеря, долетел гулкий раскат выстрела, Джеймс Хиншоу продемонстрировал свою профессиональную реакцию. Он нырнул в пыль и тотчас покатился, закувыркался к ближайшему укрытию — небольшой, мелкой впадине близ ворот. Профессиональный инстинкт солдата подсказывал ему, что должно немедленно и неизбежно произойти.

Громила из Тусона оказался следующим, кто отправился прямиком в вечность — пуля сразила его, когда он бежал, чтобы укрыться в фургоне. Еще до того, как послышалось раскатистое эхо второго выстрела, он уже превратился в труп.

Ну, а затем будто снова вернулся Вьетнам, и разразился ад, и это была классическая западня в пустыне, и сотня стволов бешено палила с разных сторон, а Джим Хиншоу, беспомощно распластавшись, лежал на дне своего жалкого укрытия.

Несколько тусонских фургонов, пробив хлипкую ограду, рванулись вперед. Из каждого окошка торчали стволы.

Это было какое-то недоразумение, чудовищная ошибка.

Так, по крайней мере, полагал Джим Хиншоу.

Но иного мнения придерживался тот, кто сейчас прятался на вершине гребня. Вернее, он знал наверняка: так быть должно, и никакой ошибки нет.

Давненько Хиншоу на собственной шкуре не испытывал, что значит, когда тебя в оборот берет эксперт своего дела.

О Бонелли-младшем и говорить не приходилось...

Правильно оценив в бинокль ситуацию возле ворот лагеря, Болан не преминул поставить грохочущую тачку с помощью снайперской «уэзерби».

Прибывшие с Бонелли поняли происходящее как предательство со стороны людей Хиншоу. Моралес оставался в тылу и никак не мог взять в толк, что же на самом деле случилось. Но когда в лагерь ворвались головорезы Бонелли, он принял единственно верное для себя решение. Неизбежным результатом явилась бешеная перестрелка между двумя «дружескими» силами.

Болан тем временем аккуратно подливал масла в огонь, накладывая на общую картину решительные, энергичные мазки из М-79. Первым делом он послал гранату в один их ворвавшихся на территорию фургонов. Тот накренился, тяжело осел и загорелся. Следующая граната была дымовой — это лишь усилило всеобщее замешательство. После чего Болан принялся щедро забрасывать территорию, чередуя гранаты фугасного и осколочного действия.

Стаккато автоматных очередей мешалось с гулкими выстрелами карабинов и пистолетным лаем. Накал схватки быстро нарастал.

«Резерв» Хиншоу состоял отнюдь не из выпускниц института благородных девиц. Это было дисциплинированное и обстрелянное подразделение — надо полагать, львиную долю его составили вьетнамские ветераны. Если бы не вмешательство Болана, исход сражения не вызывал сомнений. Парни знали свое дело, и у них было подходящее вооружение, чтобы выполнять это дело грамотно. Крупнокалиберный пулемет четко выкашивал ряды тусонских громил, пока Болан не засек его и не подавил своим гранатометом. Он не был заинтересован в победе какой-либо стороны, максимальные потери с обеих — вот что ему требовалось. Болан старался быть объективным и гранаты распределял по-справедливому. Подавив, например, пулемет Хиншоу, он тотчас послал парочку гранат в стан тусонских ковбоев, дабы усилить царившую среди них сумятицу.

Через сорок секунд после начала заварушки все пять фургонов, прорвавшихся на территорию лагеря, были подожжены и пылали. Лагерь был усеян телами раненых и убитых. Осторожные маневры обеих группировок указывали на приближение временного затишья и возможного пата. Ни у одной из сторон не оставалось уже сил для серьезного "сражения. И в той, и в другой «армии» уцелели буквально единицы. Дым и пыль ограничивали видимость, что помогало осторожному отходу обеих групп.