Олег Приходько - Оборотень

— Найдутся люди, которые заплатят тебе больше, — забросил удочку Круглов.

— На первое время мне и этого хватит. А об остальном я договорюсь с Кныхом.

— Кных — шизанутый.

— Тем лучше. Людям, о которых ты говоришь, я не верю. Политики приходят и уходят, а бандиты остаются. Я ведь мент, Сева. Меня мои подопечные кормить должны, а не мифическое государство и не старый пердун Акинфиев, для которого я ловлю каких-то сатанистов или маньяков, убивающих направо и налево из спортивного интереса. А ну, постой…

Они остановились на заснеженной тропинке, по обе стороны которой высились стройные сосны.

— Потанцуем? — тоном влюбленного гея предложил Рыбаков.

— Как это?.. — опешил бывший гэбист.

— Под музыку? — Рыбаков выхватил «ТТ» и нажал на спуск, целясь Круглову в ноги.

Бандит подпрыгнул. За первым выстрелом последовал второй. Очумевший Круглов отскочил в сторону. Третий! Он отпрыгнул назад.

— Охренел?! — истерично прокричал танцор, когда «музыка» умолкла. В кармане у него запищала рация.

— А еще и говорят, мол, «Токарев» устарел! — воскликнул Рыбаков. — Восемь «маслят» — и ни разу не заклинило. Еще есть?.. А то давай продолжим?.. Именно поэтому его облюбовали киллеры. Бывает, конечно, заклинивает. Но такую пушку больше в дело не берут. А ты ею своего охранника вооружил, который должен твою спину прикрывать?.. Ответь архаровцам, слышишь, звонят!

Круглов достал передатчик.

— Шалов! Отбой!.. Мы тут… на зайцев охотимся.

«Я так и подумал», — насмешливо отозвался охранник. Они направились дальше, к ступенькам платформы.

— Вот видишь, Круглов, — продолжал опер, — все хотят жить, размножаться, есть бутерброды с икрой — даже полковники юстиции. Я сразу понял, что никто на Калитина не покушался. И никакой Грач не воскресал, а кости его сгнили. Зато у Калитина появилась возможность все, что связано с Кныхом, прибрать к рукам, а адвокаты Перельмана в случае чего докажут: мол, Грач — мертвее мертвого, и на депутата возводят напраслину. Рачинскому за лжесвидетельство о воскресшем Граче обещана жизнь, хотя пришьете вы его и правильно сделаете. Крупно играете, ребята! А опер Рыбаков на зарплату должен жить или разовыми подачками пробавляться?.. Нет, дорогой! Ни хрена у вас не выйдет, можешь своим так и передать. Не для того я вас всех раскручивал. В долю вхожу! В большую долю. Чем я хуже вас? А вы волки. Чурбанов по сравнению с вами — пай-мальчик.

Издалека послышался гудок приближающейся электрички. Рыбаков отдал Круглову «мини-узи».

— Забери свою дуру. Извини, обойму по дороге потерял. Будешь назад идти — поищи в снегу, может, найдешь… Телефон мой вы знаете. Дальше я буду иметь дело только с Кныхом. Точка!

Круглов хотел ему что-то сказать напоследок, но опер повернулся к нему спиной и зашагал к головному вагону.

Ярко-оранжевый диск. Кажется, это было на закате? Душно… Разве могло быть душно в мае?.. Лучше так: жарко, безветренно, но дышится легко. Свежая сочная листва… Нет, никакой листвы! Обратная перспектива. Семь бритых затылков на первом плане. Все в серых тонах. По мере удаления — цвет ярче. А в центре — самое яркое пятно: синяя машина… капот открыт: человек, склонившийся над мотором… девушка.

Андрей Симоненко отложил грифель, вытер руки тряпкой и сел на перевернутый бутылочный ящик. Размеченный холст походил на мишень. Картина должна была называться «Зов смерти». Испитой, осунувшийся, почерневший и постаревший лет на десять, он не выходил из конторы знакомой начальницы винного склада, арендованной под мастерскую, уже трое суток. Кроме лампочки без абажура, обшарпанного школьного стола и рефлектора с открытой спиралью, здесь было большое овальное окно, которое давало возможность писать при дневном свете. Картина должна была стать лучшей из тех, что были написаны, и из тех, что написаны еще не были. Только так и никак иначе!

Канцелярская кнопка пригвоздила к багету фотографию девушки в бикини на пошлом фоне океанского берега.

Этот «новогодний подарок» он достал из ящика в холле общежития первого января, когда вернулся от Цигельбаров, вернулся на крыльях любви и успеха, полный радужных планов, когда не переставали звучать слова проректора Яна Феликсовича, отца Ленки: «Вы талантливый человек, Андрюша. Может быть, самый талантливый на факультете. Вас ждет большое будущее. Я рад, что вам нравится моя дочь».

И вдруг. Никто не видел человека, который принес конверт: ни пожилая вахтерша, ни кто-либо из студкома. Все справляли Новый год при открытых дверях. В целом мире только двое знали, что это за послание: он сам и его убийца.

Не помня себя, Андрей дошел до комнаты и повалился на кровать. Гулко стучало сердце. Хмель улетучился вместе с ощущением счастья. Не было больше Ленки, не было карьеры, не было ни выставки, ни стажировки в Париже. Выхода тоже не было. Если Борис сказал правду (а говорил он явно в здравом уме), то оставалось лишь напиться и ждать смерти.

Пойти с повинной в милицию и обо всем рассказать? Глупо. Если убийца взялся за них, то найдет и в тюрьме. И потом… Ленка! Страшно было подумать о том, что произойдет, если она узнает о его участии в… как это назовут юристы?.. в «групповом изнасиловании, повлекшем смерть потерпевшей». Но даже если он отсидит положенный срок, куда, к кому потом вернется? Этот парень может привести в исполнение свой приговор и сейчас, и пятнадцать лет спустя… Нет, нет, все бессмысленно!

Симоненко сходил в гастроном, взял коньяку. На обратном пути он встретил однокурсниц. Не услышав ответного поздравления от всегда приветливого, общительного Андрея, девчонки проводили его удивленными взглядами. «Поссорился с Ленкой, — решили они. — Ничего, милые бранятся — только тешатся!»

Хмель не брал. Тогда, в мае девяносто первого, взял, а сейчас не брал. Все атрофировалось. «А если все это дело рук Бориса?» — мелькнула мысль. Он встал, пошатываясь, подошел к висевшей на гвозде куртке, достал из кармана фотографию. — «Точно! Та самая! И формат тот же… Тварь! Подонок!.. Пришел, разнюхал. Не иначе про Ленку прознался. Ну как же — папа большой начальник. Шантажировать хочет, гад, нашел дойную корову».

Андрей принялся искать спичечный коробок, на котором Борис оставил свой телефон. Все еще верил, надеялся: если это никакой не убийца, а просто вымогатель… что ж, с такими он умеет разговаривать коротко и решительно!

Наконец коробок нашелся. Телефон был областным. Ну да, этот тип говорил, что живет за городом.

Раздались длинные гудки. Наконец в трубке послышался женский голос.

— Позовите Бориса, пожалуйста, — попросил Симоненко. Пауза. Длинная и непонятная. Секунда… три… пять… Если бы существовал способ ускорить время!