Дмитрий Черкасов - Танцы теней

Лехельт на ходу приложил два пальца левой руки в перчатке к щеке — знакомый им обоим знак уголовников "двое сбоку <���Означает предупреждение — «За мной слежка!».> ".

Потом остановился у продовольственного ларька, купил пачку финского печенья к чаю.

Морзик озабоченно показал на часы — они могли опоздать к началу инструктажа.

Дональд пожал плечами и поспешил обратно, к офисам, в которых якобы работал. Он надеялся, что привязчивый клиент отстанет от него, как и в прошлый раз.

Морзик, однако, расценил отступление Андрея как предоставление свободы действий. Недолго думая, он скатал снежок и запустил точнехонько в лицо неосторожно выглянувшему из-за угла Роме.

— Вот тебе, рожа очкастая!

Очки грохнулись на асфальт, золотая оправа треснула, стеклышко выпало.

Роман взвыл, тряся головой, выковыривая снег из-за ворота:

— Идиот пьяный! Они знаешь, сколько они стоят!

Он был на полголовы выше неизвестного хулигана, и, хоть в принципе не приветствовал физические методы решения спорных вопросов, посчитал необходимым побороться против разгула преступности на улицах.

Через пять секунд этой борьбы Рома уже лежал носом в сугроб, а Морзик, усевшись сверху, с остервенением макал его головой в снег поглубже, ухватив за красиво уложенные волосы. Он ни разу не ударил гражданина по лицу, только один раз толкнул в корпус — да и то по необходимости.

Дав Андрею время отойти подальше, Морзик схватил роскошную Ромину шапку, зашвырнул ее подальше вдоль улицы, чтобы Роман не скучал, когда поднимется, загреб широкой ладонью горсть чистого крупчатого снежка и с размаху залепил им глаза, нос и рот неудачливого Пинкертона. Пока тот чихал, фыркал и прочищал глаза после полезного холодного обтирания, незамеченный Морзик скрылся за его спиной в проходной базы.

На улице остались лишь распластанный Рома, удаляющаяся сутулая спина сменившего типаж Дональда, подозрительно сотрясаемая истерическими приступами сдавленного смеха, да прапорщик Рубцов, меланхолично подпирающий притолоку проходной и созерцающий происходящее сверху вниз.

— Не видели — куда побежал?! — задыхаясь, спросил у него Рома, приняв вертикальное положение, сжимая в одной руке обретенную шапку, а в другой — загубленные очки.

— Туда. — показал прапорщик громадной рукой в рукавице в противоположный темный конец улицы. — Догнать хотите? Не советую. У нас тут район беспокойный… на прошлой неделе зарезали одного. Прямо на улице. Как вопил, сердешный, как вопил! С полчаса, наверное. Пока резали... И куда только смотрит милиция?..

Охлажденный сердцем и физиономией, Рома промямлил нечто невразумительное, проводил глазами неузнанную им далекую фигуру Лехельта, скрывшегося опять в фойе дома-прикрытия, и пошел к метро, близоруко оступаясь и поправляя всклокоченную прическу.

Группа захохотала.

— Печенье-то где? — воскликнул Волан, когда Андрей закончил повествование. — Дай бедному бомжику заместо сухого пайка! Знаешь, как на холоде жрать хочется!

— Мне самому сегодня на улице Шопена пиликать! Ты хоть в помойке можешь что-нибудь найти, а куда деться бедному артисту?!

— Купишь пирожок на заработанное!

— Я на пирожок не наберу.

— Правильно! Потому что ты безбожно фальшивишь. У наших граждан слух верный. Я бы с тебя за такое издевательство над музыкой с тебя еще пени брал.

— Между прочим, я с отличием окончил музыкальную школу!

— По классу игры на шаманском бубне, наверное!

— А у вас, гражданин, какое будет образование?

— Эх ты, сухарь! Чтобы понимать прекрасное, нужно не образование, а душа!

— Пополам? — сдался Лехельт, потрясенный «шаманским бубном».

— Валяй!

И они разделили пачку на двоих.

— Кстати, Дима, — Зимородок обратился к Арцеулову, — пора бы скинуться в кассу. Хозяин квартиры скоро приезжает. Надо докупить все, что сожрали. Да и бутылочку старичку не грех в холодильник поставить. Согласитесь, он нас выручил. Без него мерзли бы в машинах, как цуцыки.

— Нет проблем! — вскричал веселый Волан, бывший в группе хранителем общей кассы. — Подходите, граждане, по червончику… Нет, по червончику на бутылочку не набрать. По полтинничку, проворненько! С вас и начнем, товарищ командир...

— Теперь с тобой, Андрей. — продолжил Зимородок, со вздохом расставшись с полусотней. — Твой знакомый уже второй раз мешает нам работать.

— Третий. — сказал Лехельт. — Он уже раз следил за мной.

— Давай-ка я запишу его имя и фамилию… Где он учится? В ближайшее время мы что-нибудь придумаем для удовлетворения его неуемного любопытства. Например, намекнем военкому города, что в Романе пропадает отличный солдат-стройбатовец. Или моряк. Да, пожалуй, моряк... Так, всё, собирайтесь, поехали. Время "Ч". Шпионы и террористы уже повылезли из нор вершить свои грязные дела. Пора и нам, богатырям, размяться. Разведка, по коням!

Хорошее начало этого обычного для большинства россиян декабрьского дня никак не предвещало дурного конца.

— Люд, а Люд! Ну брось дуться! Ну чего ты хотела, а? Что я должен был — предложение тебе делать? Ребята нас просто разыгрывали, а ты…

Людмила резко развернулась направо — но опытный Морзик был начеку.

Он хорошо помнил, как симпатичный Пушок отправила в нокаут Урюка, и размашистая пощечина пролетела у него над головой. Промахнувшись, девушка бессильно ткнула его кулаком в чугунное плечо и опять отвернулась в сторону.

— Очень жизненно изображаете влюбленных! — загудел шмелем в ССН у обоих голос Старого. — Только лишнего внимания не надо привлекать... И смотреть надо не по углам, а все же за объектом. Нам повезло, что он полный лох, но вы не расслабляйтесь.

Старый был доволен.

Прикатив в Гатчину, он зашел по адресу, не мудрствуя, позвонил в квартиру и спросил Гришу.

Заодно и Гришиных домашних отснял.

Жили они недалеко от станции, рядом с рыночком, носившим странное название «Аэродром». Это было все, что осталось от знаменитого гатчинского летного поля, колыбели русской авиации, с которого взмывали в высь первые русские асы, в том числе и автор «мертвой петли» Нестеров.

В рабочий день Винтик-Пивненко, естественно, был на заводе.

«Наружники» встали колесами за углом заводской бетонной ограды, просматривая небольшую площадку перед проходной, которую украшал памятник летчику Ефимову — в шлеме, летчицких очках и перчатках, созерцающего белое зимнее небо.

Вскоре объект вышел из стеклянных дверей проходной и почти бегом поспешил на станцию, до которой ходьбы было три минуты.

— Молодежь, вперед! — скомандовал Тыбинь. — Я за вами! Электричка на Питер через пять минут. Жду вас на площади Балтийского вокзала. Если сойдет раньше — тяните сами, только на базу доложитесь. Они мне подскажут, где вас подхватить...